Холодные огни / Cold Fires
Мэри Рикерт / M. Rickert
Перевёл Memphys
Было так холодно, что острые сосульки, опасно нависающие с карнизов крыш, ломались и падали, протыкая снег, сверкающий под полуденным солнцем, а на следующее утро появлялись опять. Магазины по продаже снегоходов и места проката лыж, заполненные до блеска начищенными снегоходами, шлемами, лыжами и лыжными палками, вязаными шапочками и рукавицами с вшитыми в них звездочками, свитерами и ярко раскрашенными ботинками, замерли в ожидании, когда в Рождественскую ночь пошел первый снег. И все думали, что все, что нужно для хорошей зимы – это хороший снег, но только до тех пор, пока холодная реальность не взяла свое. Работники жевали попкорн или играли в карты в подсобных помещениях, потому что было настолько холодно, что никто даже не хотел идти в магазин, не говоря уже о катании на снегоходе. Машины не заводились, а только дергались, трещали и оставались абсолютно неподвижными, сталагмиты льда крепко держали их. Телефонные линии автомобильной компании Трипл Эй были перегружены вызовами настолько, что звонки перенаправлялись в компанию по грузоперевозкам в Пенсильвании, где женщина с весьма раздраженным голосом отвечала на звонки одним коротким предложением: «Повесьте трубку и попробуйте позвонить опять».
Было настолько холодно, что собаки лаяли, чтобы их вывели на улицу, но, выйдя, немедленно начинали лаять, чтобы вернуться в тепло, а потом лаяли опять, чтобы все-таки выйти. Измученные хозяева держали своих любимцев на привязи и тряслись от холода, в то время как дрожащие собаки, передвигаясь, будто в каком-то ирландском танце, поднимали обледеневшие лапы. Подгоняемые нуждой, они пытались найти подходящее место, продолжая передвигаться в загадочном ритме, держа лапы как можно выше над промерзшей землей.
Было настолько холодно, что птицы, полностью обмороженные, падали с неба, словно подброшенные камни. Только крошечные глаза долго оставались невредимыми и вглядывались в солнце, будто пытаясь понять причину его предательства.
Этой ночью, лед, намерзший на линиях электропередач, был таким тяжелым, что провода не выдержали, и весь штат погрузился во мрак; через час вышли из строя и телефонные линии. Многим людям предстояло провести не самую приятную ночь, но у этих двоих в доме был камин. Сухие и ломкие дрова из березы потрескивали в огне, поглощающем холодный воздух. Даже в доме им приходилось оставаться в куртках и шарфах, но они вскоре сняли их, когда тепло от камина распространилось по помещению. В такую ночь хотелось супа, согретого на огне, запахи лука и розмарина от которого чувствовались по всему дому; и вина, бутылочку которого они купили во время медового месяца и хранили для особого случая. И это была отличная ночь, чтобы посидеть на полу перед камином, откинувшись на диванные подушки и наблюдая за дрожанием пламени свеч в волнах тепла, в то время как дом трещал и немного качался под крышей, покрытой толстым слоем льда. Они решили рассказывать истории, такие истории, которые только холод и огонь, ветер и молчаливая темнота, встретившись, могли поведать.
«Я выросла на острове, - сказала она – это ты уже знаешь. Я говорила тебе о том, что запах соли до сих пор заставляет меня вспоминать море, а шум воды в ванной вызывает во мне тоску. Я помню, как темные крылья птиц в особом свете солнца становились белыми, и в этот момент птицы пикировали вниз с невероятной скоростью. Особый металлический шум, бренчание и лязг цепей, тянущихся за автомобилем, стук крышки по тяжелой кастрюле становятся звуками кораблей и лодок, покидающих гавань. Ты уже знаешь, но, думаю, стоит напомнить, что моими предками были пираты, нашу семью нельзя назвать добропорядочной. Все, что мы имели, было украдено, даже наша внешность, например, мои волосы, таких светлых кудрей не было ни у кого из родственников, все они темноволосые и смуглые. Эта деталь внешности досталась мне от молодой женщины, которую мой прапрадед привез домой к своей жене и оставил в качестве помощницы. По-видимому, она ничего не умела готовить и была полностью бесполезна на кухне, хотя проявляла особое увлечение ко всему, что можно было делать с клубникой. До сих пор вкус этих ягод напоминает мне лето и мою молодость...
Теперь, когда я рассказала тебе об этом, ты можешь узнать и все остальное. Белокурая служанка, оставшаяся в доме моего прапрадеда, не умела ни шить, ни вязать, ни даже ухаживать за садом, но любила клубнику так сильно, будто та давала ей жизнь. Она стала настолько придирчива, что отвергала даже чуть-чуть неидеальную ягоду. Блондинка перебирала миски, которые прапрабабушка приносила из сада, и кидала недостаточно набухшие ягоды или со слишком большими семечками собакам, которые с жадностью все съедали, а затем томились у ног женщины, выпрашивая еще, и становились бесполезными охотниками, так обезоружены были они сладостью. Только идеальные ягоды оставались в белой миске, и их она ела, сидя за освещенным солнцем кухонным столом, так по-особенному двигая языком и губами, что прапрадед, однажды заставший ее за этим занятием случайно, а позже неспособный оторваться от такого зрелища, приказывал всем пиратам красть больше и больше красных ягод. Он не обращал внимания на затраты и средства, пока не стал посмешищем и не разорил всю семью.
Но даже это не привело прапрадеда в чувство, он поступил так, как в те дни было не принято, а уж особенно среди пиратов, которые могли взять любую женщину, которую пожелают. Он развелся с прапрабабушкой и женился на клубничной девушке. Говорят, она пришла на свою свадьбу, надев венок из листьев клубники, в руках у нее был букет из кустиков этих ягод, из которого выщипывала красные плоды даже в середине церемонии. И ела девушка так жадно и увлеченно, что когда пришло время выразить свое согласие, она могла только кивнуть и улыбнуться яркими красными губами цвета греха.
Сезон у клубники короткий, говорят, девушка становилась бледной и слабой в ожидании его конца. Прапрадед ушел в далекое плавание и пережил множество приключений, устраивая облавы на корабли и лодки. Но он оставлял нетронутым золото, сундуки, набитые драгоценными камнями, не обращал внимания на самых красивых женщин (отчего, между прочим, те, когда проходил испуг, вглядывались в зеркала, проверяя, не потеряли ли они свою красоту). Вместо этого он с нетерпением обыскивал кухни в поисках заветного фрукта. Так он приобрел репутацию чудака.
Тем временем жители деревни стали подозревать, что клубничная девушка – ведьма. Она, видимо, не понимала тяжести своего положения, потому что продолжала посещать дом моей прапрабабушки, будто та была ей матерью, а не женщиной, у которой она украла мужа. Говорят, прапрабабушка напускала на нее собак, но они, завидев белоснежные кудри и чувствуя запах клубники, начинали лизать ей пальцы на руках и ногах, а потом бежали за ней по дороге к дому. Высунув языки наружу, собаки опасно скалились на прапрабабушку, которая просто отворачивалась, не замечая присутствия девушки. Последняя была либо очень наивна, либо хитроумна: она безостановочно говорила о долгих отлучках своего мужа, об одиноком доме на холме, о трудностях предстоящей зимы. Идеальное сочетание постоянного шума и бессмыслицы лишь поначалу разбивалось о равнодушную спину прапрабабушки. Однажды, как говорили жители деревни, колдовство возымело действие, обеих женщин увидели вместе, пробирающимися по крутым холмам на ярмарку, и они выглядели настолько счастливыми, будто на самом деле были матерью и дочкой или двумя старыми подругами. Возможно, на этом бы все и кончилось, но еще более неожиданное событие привело жителей в замешательство: у обеих женщин появились округлые животики. Еще более шокирующим было то, что обе они носили детей прапрадеда; некоторые говорили, что это было лишь странным совпадением, случайностью, другие думали, что это какое-то колдовство.
Корабль прапрадеда не вернулся вместе с другими кораблями, а жены других пиратов не выказали никакого соболезнования клубничной девушке. Ее муж был известным моряком, и многие думали, что он не утонул и не разбил свой корабль, поддавшись чарам сирен, а скорее просто оставил свою жену-ведьму.
Всю зиму животы первой и второй жен прапрадеда росли подозрительно одинаково. Со временем клубничная девушка стала проявлять небольшой интерес к домашнему очагу и заботам, она научилась печь хлебцы, которые, по словам прапрабабушки, более походили на крекеры. Она научилась варить суп, который не всегда пах уж слишком сытно, но собакам, похоже, он нравился. За это время у прапрабабушки появились кудри. Ее губы, которые всегда напоминали безмачтовое судно, стоящее на якоре на поверхности ее лица, приобрели форму ягод клубники. Весной, когда женщин видели вместе, их животы уже были нормальных размеров, они носили практически безволосого ребенка с ярко-голубыми глазами, и их часто принимали за сестер. Жители деревни даже стали путать, кто был на самом деле колдуньей, а кто околдованной.