Через двадцать минут, сидя на кухне инспектора, Джонас пытался убедить себя, что виной всему солнце и переутомление.
– Вы ведь знаете историю острова. Сейбл коллекционирует кораблекрушения, как нумизмат монеты, – говорил Джери, устроившись на стуле напротив Джонаса. История Джонаса не удивила Джери: мертвец не произвел на инспектора должного – хоть какого-нибудь – впечатления. – Пейте, Джонас, это поможет.
Фотограф сделал глоток. Виски обжигал и действительно успокаивал. Сотня-другая таких стаканчиков наверняка решила бы все вопросы.
Эта мысль, несмотря на соблазнительность, была… не его.
Джонаса передернуло. Он действительно видел молящего о помощи мертвеца, или ему показалось? Безумие запечатленных в памяти картинок было слишком выпуклым и нереальным.
– В песке острова столько человеческих костей… – Инспектор заглянул в глаза Джонаса и чему-
то кивнул. – Призраки? Привидения? Почему нет? Это место идеально подходит для них. А еще для стрессов и странных мыслей.
– Но я… Меня не пугают все эти утонувшие корабли…
Не пугали до этого дня.
Джери поднял руку:
– Да, да, я знаю, что вы сами захотели приехать сюда, что были здесь счастливы в своей работе. Но – вы знали о порче, проклятии острова. И ваш разум воспользовался этим, выбрав момент слабости и превратив информацию в жуткое видение. Не вы первый и, боюсь, не последний. Прошлый смотритель покинул остров по схожей причине.
– Он… кого-то видел?
Инспектор кивнул.
– И слышал… Моряки, да и многие местные, по-прежнему не любят остров, даже несмотря на то, что последнее судно Сейбл слопал сорок три года назад, в сорок седьмом. Полакомился пароходом «Манхассент». Мы сняли проклятие. Лучи маяков видны за пятнадцать морских миль, в эфире постоянно слышны сигналы радиомаяка. Сейчас это заповедная зона, достояние Канады…
Какое-то время они молчали.
– Вы читали о том, что Сейбл движется? – первым заговорил Джери. – Остров меняет очертания. Сильные течения – Гольфстрим и Лабрадорское течение – сталкиваются, размывают песок здесь и намывают там. Благодаря этому Сейбл развивает безумную для куска суши, прикрепленного к мощной тектонической плите, скорость: двести метров в год. Он кочует на восток, двигаясь быстрее океанского дна. Геологи до сих пор хватаются за головы. Некоторые скорее склонны поверить в то, что остров – это живой кремниевый организм, таинственное существо, чем объяснить его неуклонное движение.
Следующие четыре дня Джонас провел на станции. Он не мог решиться на что-либо: уехать или продолжить фотографировать. В сердце фотографа поселилась липкая тревога, по ночам ему снился тот самый снимок, он приближался, точно огромный плакат на трассе, и прятавшаяся за лошадьми темнота разъедала мускулистые тела, просвечивала сквозь ребра… Джонас просыпался с криком, но, помимо снов, ничего не происходило.
Четыре дня.
А потом он увидел шхуну «Сильвия Мошер».
Судно поднялось из песка между электростанцией и метеостанцией и осталось стоять на киле. Сломанные мачты окутывал мерцающий свет, а вокруг бродили мертвые матросы. Они молили о спасении. Когда фонтаны песка ослабли, а небо очистилось, Джонас почувствовал что-то похожее на облегчение. Потому что, потому что
(щелк)
он знал, что рано или поздно Сейбл снова заговорит с ним. Песнями или видениями – какая разница? – но заговорит. И в этом ожидании хранился настоящий ужас, расшатывающий нервы, парящий над головой черной птицей. Если ждать слишком долго, можно сойти с ума. Или пропустить сотню-другую стаканчиков виски.
На следующий день к нему подошел обнаженный мужчина с блестящей кожей, красными жабрами и перепонками между пальцев.
– Я съел королеву русалок, – сказал призрак и захихикал.
Фотограф захихикал в ответ.
Через две недели, когда колеса самолета оторвались от острова, Джонас сидел спиной к иллюминатору, баюкал в руках початую бутылку виски и что-то напевал под нос о залитом кровью подиуме и длинноногих моделях с отпиленными ступнями.
Сейбл подпевал.
Быстрые сумерки
Ночь перед стартом Юрий Таболин провел в неясных обрывочных сновидениях, однако после подъема, в четыре тридцать, чувствовал себя вполне бодро и свежо. Он представил, что впереди напряженный день. Что в этот раз он доедет до стартовой площадки, поднимется на лифте к люку в бытовой отсек корабля… «Клизму делают всем, а летят только основные», – шутил Семен Павлович Мунх, командир дублирующего экипажа. Таболина подобные шутки нервировали. Вечно вторые! Лестница в космос – вот она, прямо перед носом, но им дозволено лишь потоптаться у нижней перекладины и отправиться восвояси.