Как только место свидания опустело, из леска выбралась полноватая фигура. Она направилась к тросточке, воткнутой в песчаный бугорок, словно памятник погибшему воину. Изящная штучка была вырвана с фонтаном песка и разломана об колено. Сильным броском обломки полетели в залив, шлепнулись и скрылись в черной воде.
К десяти вечера кафе-ресторан Фомана был полон. Двери большого зала, впуская свежий воздух, были распахнуты на террасу, на которой не осталось свободных столиков. В заведении была приличная, для уездного городка, кухня, недурно сваренный кофе и миленькие пирожные. Конкурентов у Фомана фактически не было. «Французская кондитерская», буфет на станции, кофейня в парке – вот и все заведения, где уставший обыватель мог утолить голод, приятно проведя время.
Размер помещения не оставлял места на сцену, однако пианист, играющий на рояле вместо трактирного оркестрика[2], делал владельцу честь. В высокий сезон Фоман разорялся на певицу, которая под аккомпанемент рояля исполняла романсы. Гости терпеливо слушали и покорно аплодировали, чтобы не обидеть даму. Знаток, конечно, раскритиковал бы такое исполнение, но наша публика непритязательна, а дачникам все равно. Без преувеличения можно сказать: здесь встретишь весь город. Так что в сезон, начиная с мая, Фоман без зазрения совести взвинчивал цены. Но и это ему прощали.
Столик, удачно расположенный в дальнем углу террасы, был уставлен холодными закусками. Присутствовал на столе и графинчик. Господин Жарков, угощавший приятеля, энергично жевал котлетку.
– Знаешь, друг мой Стася, – говорил он, не забывая дирижировать вилкой, – жизнь моя теперь только начинается. Все старое – вон. Забыто и зачеркнуто. Впереди такие перспективы… Хватит мне гнить в этой дыре. Что они могут мне предложить? Какой-то жалкий заводишко. Нет, брат, у меня теперь размах! Такая пойдет теперь история – только держись. Фамилия Жарков прогремит еще на всю Россию. Скоро гордиться будешь, что ты друг мой. У меня теперь планы великие, такой шанс раз в жизни выпадает, и его надо ухватить вот так…
Жарков помахал кулаком перед носом приятеля. Стася только ухмыльнулся. Он привык не возражать, много слушать и мало пить. С Жарковым они были ровесниками, но Стася имел счастливую возможность нигде не служить. Приглашение на ужин случилось внезапно. Жарков забежал к нему и потребовал непременно сегодня отпраздновать, но что именно – сказать отказался. Дескать, секрет. Никого приглашать не надо. Только вдвоем с самым сердечным дружком.
После третьей рюмки Жарков совсем разошелся и говорил без умолку. Стася все пытался понять: что же такое происходит. Вроде бы приятель его не изменился – разудалый весельчак, победитель женских сердец. Но тонкий нюх, а у Стаси был очень тонкий нюх на человеческие слабости, говорил ему, что не так все просто. Вот вроде пьет человек, гуляет от души, а в глазах у него страх. И чего бы Жаркову бояться? Нет никакого повода, в этом Стася был уверен, как никто. Радоваться дружок должен, приглашают в Петербург на Путиловский завод. Такая удача для рядового инженера. А он вроде как водкой тоску заглушает. Не похоже это на Ивана, совсем не похоже.
Стася жевал салатный листик, следя за весельчаком. Что-то тут не то…
– Я уже давно понял, что счастье человека в его руках, – продолжал Жарков. – И ни в чьих больше. Судьба, предопределенность – все это ерунда. Надо, понимаешь, не упустить свой случай. Схватить и держаться. И не поддаваться всяким глупым мыслям. Ты – человек, тебе все подвластно. Вот и действуй, как тебе хочется. А на остальное – наплюй. Всё ерунда, кроме счастья. Ни вины, ни раскаяния. Отмети эти выдумки, как мусор, и хватай счастливый случай за ворот. Вот так-то, Стася…
Жарков опрокинул рюмку и сразу налил другую. Он не требовал, чтобы приятель пил с ним. Стася заметил, что Жарков нет-нет да и поглядывает в сторону. Наверняка какая-нибудь барышня смазливая. Раскурив папиросу, Стася неторопливо повернулся, чтобы выпустить дым, и взглянул на то, что так занимало приятеля. Вместо хорошенького личика он увидел вытянутое, словно окаменевшее лицо. Господин сидел за столиком в одиночестве, и его внимание было приковано к персоне Жаркова. Он откровенно следил за ним, словно дразня и вызывая на конфликт.
Стася не был знаком с этим господином, но знал, что это личный секретарь Порхова. В городе у него слава цепного пса, который за хозяина перегрызет глотку любому. Поговаривали, что из флота ему пришлось уйти, чтобы замять скандал: забил насмерть матроса, посмевшего ему не подчиниться. Встретиться с Ингамовым на узкой тропинке жизни Стася себе бы не пожелал. Краем глаза он заметил на террасе много знакомых лиц, в случае чего на их помощь можно рассчитывать. И даже самого предводителя, который ужинал в компании чиновников. Присутствие первого лица местной власти Стасю успокоило. Бросив через перила ненужную папиросу, он присмотрелся к приятелю. Точно – боится. Глаза бегают, лицо бледное, хотя графинчик уже уговорил.
– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спросил Стася.
Жарков набил рот жареным картофелем и принялся яростно работать челюстями.
– Что у тебя приключилось? Не секретничай, я же вижу, что…
– Что ты видишь? Не выдумывай, чего нет и в помине. Я счастлив. Молод. Скоро получу все, о чем можно мечтать. Давай лучше выпьем.
Он не стал ждать приятеля.
– Ну, как хочешь, – сказал Стася. – Все ж не чужие люди, как-то даже имеем общие темы для занимательных бесед. Скрытничай, сколько влезет.
Друг сердечный отшвырнул вилку.
– Да о чем ты!
– О том, что если какая история случилась, так ведь я готов помочь…
– Ты? Помочь? Мне?..
Это было сказано таким оскорбительным тоном, словно к Стасе нельзя обратиться даже от полной безысходности. Будто он крыса какая…
– Поступай как знаешь. А я, пожалуй, пойду. Спасибо за угощение, сыт по горло.
– Да ты, никак, обиделся? – закричал Жарков. – Сядь, сядь, кому говорят!
Стася откинулся на спинку стула и заложил ногу на ногу.
– Изволь. Я остаюсь. Чтобы не делать скандала.
Жарков как-то вдруг затих и уставился в тарелку.
– Попал я, Стася, в переплет… Да и тебе не миновать…
– Это еще что?
– Сам подумай, ты же у нас отличаешься сообразительностью.
– Усольцев пристал?
– Видишь, какой ты проницательный…
– Это ерунда. Наплюй. Не было ничего, одна болтовня. Ни документов, ни записок. На испуг берет.
– Если бы так, Стася…
Жарков поманил его к себе. Стася нагнулся и услышал новость, которая его совсем не обрадовала. Он хотел было опрокинуть рюмку водки, но сдержался. Вечер перестал быть приятным. Тут надо мозгами шевелить.
– Ты уверен?
– Пытать его, что ли…
– Может, и блефует. Он умеет. Не хуже шулера.
– Может, и так. А скорее всего, с его-то умением, где-то пронюхал… Ладно, забудь. Если бы только это…
– Что еще? – спросил Стася, про себя обдумывая ситуацию: друг уедет, а ему оставаться одному. Ему деваться совсем некуда.
– А все прочее тебя не касается, друг мой бесценный… Это уже совсем мое дело… Эх, пропади все пропадом…
Стася не успел шевельнуться, как Жарков вскочил и толкнул в спину молодого человека, мирно жевавшего за ближним столиком. Пирожное, готовое попасть ему в рот, воткнулось кремовым хвостиком прямиком в глаз, мазнуло по щеке и уронило белый ошметок на лацкан пиджака.
– Как смеешь так со мной разговаривать! – заорал на молодого человека Жарков.
Тот, стряхнув с лица остатки пирожного, поднялся во весь рост и все равно оказался чуть ниже обидчика. Совсем юный, моложе Жаркова, тем не менее вид он имел до чрезвычайности серьезный и строгий.
Публика застыла в ожидании развязки. Даже официанты не двинулись на подмогу.
– Требую, чтобы вы извинились, – сказал юноша среди наступившей тишины.
– Ах ты, щенок!
Жарков, взвинченный до бешенства, кинулся на него с кулаками. Он целился сверху вниз, в самое темечко противника, но попал по спинке стула. Юноша ловко увернулся. Жарков взвыл, хватаясь за ушибленную кисть.