К ним периодически заходили друзья; в один из дней они ездили на пляж в Уэстон-сьюпер-Мэр, а в последние праздничные выходные к ним в гости приехала сестра Лорелеи, Пандора, с двумя своими сыновьями-подростками. Папа наполнил детский бассейн, а взрослые пили пиммс[6], и в их стаканах весело подпрыгивали кубики льда в форме фруктов. Кузен Мэган Том исполнял на облепленной наклейками гитаре песни Дэвида Боуи. Рори проткнул палкой бассейн, и вода из него хлынула главным образом на лужайку, изрядно затопив ее. На что папа сказал:
– Ну что ж, так тому и быть.
Лорелея сгребла в охапку то, что осталось от проколотого бассейна, и, словно раненого ребенка, понесла его в гараж, бормоча:
– Папа все починит.
А отец ответил:
– Мы оба знаем, что папа не сможет его починить. Я понятия не имею, как ремонтировать детские бассейны, и я до сих пор не починил тот, который они продырявили в прошлом году.
Лорелея улыбнулась и через сад послала ему воздушный поцелуй.
Папа вздохнул и произнес:
– Отлично. Теперь в нашем гараже обосновались три проколотых лягушатника. Это не дом, а какая-то свалка. – И закатил глаза.
Пандора улыбнулась и добавила:
– Она совсем как наш папа. Никогда ничего не выбрасывает.
Бен, второй кузен Мэган, с улыбкой попросил мать:
– Расскажи еще раз, что собирала Лорелея, когда была ребенком.
Пандора нахмурилась, а потом улыбнулась:
– Осенние листочки. Кольца для открывания банок. Бирки от новой одежды. Корешки от билетов в кино. Серебристую фольгу из пачек маминых сигарет.
– И волосы! – радостно воскликнул Бен. – Не забывай про волосы!
– Да, – согласилась Пандора. – В нашей семье время от времени кто-то стригся, и Лорелея просила не выбрасывать волосы. У нее под кроватью хранилась сумка, набитая волосами. Надо сказать, это было ужасно.
Взрослые и подростки смеялись, а Мэган с любопытством смотрела на них. Они говорили об этом и раньше, точнее, всякий раз, когда собирались вместе, но каждый раз, когда девочка слышала, как и что они говорили о ее маме, это звучало по-разному. Чем старше она становилась, тем находила эти байки менее забавными, даже, скорее, странными. Потому что сейчас ей было столько же лет, сколько было и ее маме, когда она собирала все эти странные детские коллекции. Мэган совершенно не могла себе представить, что сама может собирать старые волосы, для нее это было сродни тому, чтобы просить разрешения пойти в школу в субботу.
– Это вы надо мной смеетесь? – добродушно поинтересовалась ее мать, вернувшись из гаража.
– Нет-нет! Что ты! Какой смех! – воскликнул Бен. – Совсем нет. Мы просто по-доброму вспоминали тебя.
– Гм, – буркнула Лорелея, вытирая влажные руки о свою длинную джинсовую юбку. – Меня терзают смутные сомнения, что это далеко от истины. – Потом она подняла руки вверх, демонстрируя небритые подмышки с пышными каштановыми кудрями, и заявила: – Посмотрите на небо. Просто взгляните на него. На его синеву. У меня возникает желание зачерпнуть оттуда горсть и положить себе в карман.
В этот момент Мэган заметила, какое выражение промелькнуло на лице отца. Смесь любви и беспокойства. Словно он жаждал сказать что-то такое, что страшно произнести.
Мэган продолжила наблюдать; взгляд отца быстро смягчился, он улыбнулся и сказал:
– Представься моей жене такая возможность, ее карманы были бы наполнены кусочками всего, что существует в этом мире.
– О да, – просияла Лорелея. – Именно так и было бы. Они были бы забиты целиком и полностью.
Пандора принесла пирожные в форме бабочек, украшенные взбитыми сливками и крошечными цыплятками, их она приготовила сама.
Лорелея подала их в саду вместе с чаем, дымящимся в котелке, булочками и сливками. Кроме этого, на столе было много пиммса и земляника в пластиковой миске. Близнецы босиком носились к шлангу и обратно, чтобы наполнять водой свои водяные пистолеты, из которых поливали друг друга, несмотря на бесчисленные нагоняи. Том и Бен ретировались в глубь сада покурить в гамаке и поделиться мужскими шутками. Мэган и Бетан сидели рядышком, прислушиваясь к разговорам взрослых.
Когда сама Мэган выросла и во время послеобеденных посиделок ее спрашивали о детстве, ей всегда хотелось сказать: «Мое детство было совершенным».
И оно действительно было таким. Совершенным.
Они жили в доме цвета мёда, уютно примостившемся напротив пешеходной дорожки, которую обычно изображали на художественных открытках с видами Котсуолда; далее вдоль нее на три четверти акра тянулись не слишком ухоженные сады. Их мать звали Лорелеей. Она была красивой женщиной-хиппи с длинными спутанными волосами и искрящимися зелеными глазами, обращавшаяся со своими детьми, как с драгоценными камнями. Их отцом был милый долговязый человек по имени Колин, который всю жизнь выглядел как подросток, с небрежно уложенными волосами и очками в круглой оправе. Все они посещали местную школу, по вечерам собирались вместе за ужином, чтобы отведать блюда, приготовленные матерью. Их семья была теплой и дружной; им хватало денег, чтобы устраивать для близких вечеринки, периодически покупать детские бассейны; но все же средств было недостаточно, чтобы путешествовать за границу, да это и не имело значения, потому что они жили в раю. И даже будучи ребенком, Мэган понимала, что это рай. Потому что, оглядываясь на прошлое, ее мать всегда говорила об этом. Лорелея всегда жила одним днем. И старалась оживить каждый момент. Никто в семье Мэган не позволял себе забывать, как им повезло. Даже на секунду.