Так или иначе, время покажет, но они говорят, что мне это удалось.
Ладно, расскажи побольше о своем сыне. Ты живешь с ним? Сколько ему лет? Как его зовут? Я очень рада, что у тебя есть ребенок. Значит, у нас будет больше общих тем для разговоров.
Ох, БУБУХБУБУХБУБУХ! У нас в деревне уже начался салют. Надеюсь, ты сидишь, завернувшись в теплый и уютный плед, и смотришь это чудесное представление. А я буду довольствоваться тем, что слушаю его отсюда, из моего кресла. На самом деле не могу заставить себя выйти на улицу и стоять на холоде рядом с толпой незнакомых людей!
Всего самого наилучшего тебе, береги себя,
Лорелея
Апрель 1987 года
У Бетан выросла грудь. Огромная. Совершенно неожиданно и как будто из ниоткуда. Совсем недавно она была костлявой мелочью в подростковом трикотажном бюстгальтере, но уже в следующее мгновение они с мамой отправились по магазинам и искали размер С. Мэган одновременно это тревожило и наполняло завистью (ведь это ее младшая сестренка!), но больше ее все же приводил в восторг тот факт, что Бетан единственная в семье являлась обладательницей внушительной груди.
– Дайте и мне посмотреть, – надоедала она, пока Лорелея и Бет суетились дома сухим апрельским утром накануне пасхальных праздников.
Бет выглядела смущенной, когда Мэг выхватила у нее сумку.
– Ооо, – проговорила она, перебирая кремовое кружево и не очень вместительные чашечки бюстгальтера с косточками. – Красивый, – проговорила она, пытаясь скрыть зависть. – А еще что-нибудь купили?
– Нет, – ответила Бет, выхватив снова бюстгальтер и заталкивая его в пакет, пока кто-нибудь из младших братьев не увидел его.
– Все же мы сделали это! – воскликнула Лорелея, ее высокие скулы при этом порозовели, а зеленые глаза засверкали как-то по-особенному и казались необыкновенно глубокими. – Взгляни! В городе открылся новый магазин. Как он называется, Бет?
Бет закатила глаза и сказала:
– «Паундстретчер»[9].
– Точно! «Паундстретчер»! Там все по фунту. Представляешь! Смотри!
Она вытряхнула прямо на стол содержимое битком набитой сумки, и ее голодные глаза блуждали по добыче, а радость была почти осязаемой.
– Взгляни! – не унималась она. – Вешалки, десять за один фунт. Разве они не прелесть? Мне так нравится цвет, особенно этот голубой. И набор губок для мытья посуды: двадцать за один фунт…
Мэг тоже посмотрела на предметы на столе и спросила:
– А зачем вы купили три упаковки?
На долю секунды улыбка матери погасла. Потом она засмеялась и сказала:
– Оставим про запас.
– О да, – проговорила Мэг, – только представь, какими мы станем самодовольными, когда будем жить в постапокалиптической пустыне и окажемся единственной семьей в деревне, у которой есть упаковки мочалок. – Мэг заметила, как лицо Бет омрачилось, а затем она слегка, едва уловимо, покачала головой. Мэг громко цыкнула и продолжила: – Бет, у нас есть целых шестьдесят мочалок. Шестьдесят.
Бет виновато улыбнулась, тут же стояла Лорелея, ее плечи слегка поникли, а глаза стали грустными.
– Мэгги, почему ты всегда все портишь? Почему? – Глаза матери наполнились слезами, и она поспешно убрала свои сокровища в сумку.
– Что? – огрызнулась Мэг, глядя в лицо Бет, которая осуждающе смотрела на нее.
– Мэг, почему ты постоянно нападаешь на маму?
– Неужели ты не видишь, – прошипела она, – это все из-за вас, все в этом гребаном семействе виноваты в том, что она такая, какая есть. Вы ей потворствуете!
– Но какое это имеет значение? – спросила Бет. – Кому какое дело, что у нас слишком много мочалок? Какая разница, если эти забавные вещицы делают ее счастливой? Почему это тебя так сильно беспокоит?
– Потому, – начала Мэган, а ее ярость постепенно стала преобразовываться в более контролируемую и приобретающую осязаемые черты теорию, – потому что я думаю, что она больна.
Бет рассмеялась, но потом резко остановилась:
– Больна?
– Да, – сказала Мэг. – Психически. Больна на голову.
– О, не смеши!
– И не собиралась. Я серьезно. Все эти коллекции, навязчивые идеи с цветами, кухонными полотенцами и… радугами…
Бет пожала плечами.
– И думаю, что это началось еще в детстве. Ты же знаешь, она собирала волосы. Все делают вид, что это нормально. Но ведь это не так. Это безумие.