— Что он говорит? — спросила Вероника.
— Говорит, что ты зеленая, — перевел Тимофей.
— Скажи ему, что зеленый — самый модный цвет в этом сезоне.
Вероника мужественно дотерпела до конца поездки. Когда въехали в пригород, ей даже стало интересно.
— Почему все дома окрашены одинаково? — спросила она.
— Видимо, этот момент прописан в соглашении, — сказал Тимофей. — Цвет краски, цвет занавесок, высота деревьев на участке…
— Очень удобно, если пьяный возвращаешься домой.
— Люди, которые здесь живут, если и напиваются до такого состояния, чтобы не различить номер дома, возвращаются на такси.
Водитель затормозил излишне резко. А может быть, так просто показалось: Веронике сейчас любое движение казалось излишне резким. Она поспешила открыть дверь и буквально вывалилась на тротуар перед одним из одинаковых участков. Слева и справа от калитки росли аккуратно постриженные кусты, каждая травинка на газоне была не выше и не ниже соседних.
Вероника надеялась, что на свежем воздухе ей полегчает, но от этой одинаковости вдруг сделалось совсем нехорошо. Как только Тимофей открыл перед ней калитку и провел на участок, она сунула голову в ближайший куст. Тело сотряс мучительный спазм.
За миг до того, как это случилось, Вероника заметила, что открылась дверь дома и на крыльце кто-то появился.
— Твоя спутница что — пьяная? — услышала Вероника первые за долгие годы слова от своей «будущей свекрови».
— Укачало в такси, — сказал Тимофей, стоя рядом.
Он все еще держал ее за руку.
Вероника заставила себя выпрямиться, вытереть губы тыльной стороной ладони и сфокусировать взгляд на лице женщины на крыльце. В детстве ей не было никакого дела до того, как выглядит мама Тимофея. Все, что могла припомнить, — это вечно недовольное выражение лица.
За четырнадцать лет выражение не изменилось. Лицо — за которым наверняка следили и тщательно ухаживали в салонах красоты — выглядело, тем не менее, будто старый лимон. Такое же кислое и брезгливо сморщенное.
— Мама — это Вероника, Вероника — это мама, — сказал Тимофей.
— Она ведь не будет так меня называть? — тут же ощетинилась мама.
— Я буду называть вас Елена Сергеевна, — попыталась улыбнуться Вероника. — Так можно?
Во взгляде женщины отчетливо читалась мысль, что, с ее точки зрения, лучше всего было бы, если бы Вероника не называла ее никак и вообще сию секунду провалилась сквозь землю. Желательно таким образом, чтобы не повредились аккуратные серо-желтые плитки дорожки, ведущей к крыльцу.
С немалым трудом Веронике удалось вспомнить лицо мамы Тимофея из далекого прошлого в Энске и совместить с лицом дамы, которая стояла перед ней сейчас. Та Елена Сергеевна всегда была какой-то замотанной, вечно спешащей, но никуда не успевающей; ее хотелось пожалеть. А эта напоминала злую царицу из сказки.
— Заходите в дом, — обронила царица и скрылась из виду.
— А она тебя точно ждала? — спросила Вероника, которой после ухода мамы Тимофея мгновенно стало лучше.
— Да, — сказал Тимофей, глядя на приоткрытую дверь дома. — Просто она считает, что я должен испытывать чувство вины, поэтому ведет себя так.
— Чувство вины за что?
— За то, что я лишил ее человека, которого она, в отличие от меня, любила.
Сказав это, Тимофей шагнул вперед и потянул Веронику за собой. А Вероника пыталась понять, что он имел в виду. Что мать не любила Тимофея, а любила этого человека? Или что она любила этого человека, а Тимофей — нет? А может, и то и другое сразу?..
14
Веронике выделили отдельную комнату. Она этому очень обрадовалась — можно закрыть дверь и отсечь от себя весь этот странный чужой мир. По крайней мере, до тех пор, пока желудок не придет в относительную норму. Однако Тимофей неожиданно взбрыкнул.
— Я ведь сообщил тебе, что мы с Вероникой живем вместе уже несколько лет, — сказал он маме.
Та уперла руки в бока.
— Вы женаты? — спросила она, не глядя на Веронику.
— Нет, но наши отношения подходят под определение гражданского брака.
— Об этом мы с тобой еще поговорим, — пообещала Елена Сергеевна. — А пока — я не собираюсь терпеть разврат в своем доме.
— Я тоже, — пробормотала Вероника, прислонившись плечом к стене, и тем самым добилась-таки внимания Елены Сергеевны. — Даже намека на разврат сейчас не вытерплю…