Она вышла из машины, открыла багажник, достала пакет с продуктами. Крупы, овощи, хлеб, макароны. В доме было тихо, должно быть, все ушли. Разве что оставили эту Веронику, которая выглядит так, будто пытается завязать с наркотиками, не обращаясь в клинику. Толку от нее…
Елена Сергеевна открыла дверь, вошла в дом и тут же услышала шаги. По лестнице спускался Тимофей.
— Что это на тебе? — нахмурилась Елена Сергеевна.
— Спортивный костюм, — ответил сын.
— Я вижу, что спортивный костюм. Куда ты собрался?
— Мне нужно поддерживать тело в форме. В твоем доме нет тренажеров, которые мне нужны.
— Ты мог бы спуститься и помочь матери принести продукты!
Тимофей окинул ее удивленным взглядом, но все же подошел и забрал легкий пакет. Отнес его в кухню, поставил на стол. Елена Сергеевна прошла следом за ним.
— Как Габриэла? — спросила она.
— Ты хотела спросить, как Вероника? — Тимофей поставил пакет на стол и повернулся к матери. — Габриэла здорова.
— Вероника меня не интересует, — отмахнулась Елена Сергеевна. И засуетилась, раскладывая покупки.
— Зато она интересует меня, — отрезал Тимофей.
— Ай, — поморщилась Елена Сергеевна. — Если бы ты только знал, как часто Габриэла о тебе вспоминала! Она постоянно заходила ко мне, спрашивала, как ты…
— Все эти годы Габриэла заходила к тебе и спрашивала обо мне, но ни разу не попыталась связаться со мной, — сказал Тимофей. — Так же, как и ты. Вплоть до недавних пор. Интересно, что же изменилось?
— Ты знаешь что! — Елена Сергеевна захлопнула дверцы шкафчика и повернулась лицом к сыну, скрестив на груди руки. — Эти ужасные письма, которые получает Брюнхильда…
— И которые отправляешь ты.
Под холодным взглядом Тимофея у Елены Сергеевны задрожали ноги.
— Ч-что? — прошептала она. — Я?!
20
Возле двери в комнату Брю Вероника обнаружила мольберт и кучу холстов. Но в помещении не пахло красками, и вообще непохоже, что кто-то притрагивался к этому хозяйству. Не видно было ни красок, ни палитры.
— Брю раньше рисовала, — пояснила Габриэла при помощи переводчика. — Там, внизу, висит одна ее картина.
— А почему бросила? — спросила Вероника.
Она уже начала привыкать к такому общению. Задать вопрос, дождаться ответа, прочитать на планшете перевод, задать следующий вопрос.
— Сестренка ищет себя, — просто сказала Габриэла. — Это мне повезло, я занимаюсь тем, что люблю, и мне это не надоедает. Тиму, насколько понимаю, тоже. Но так бывает редко.
«Ну да, две уникальности, обреченные быть вместе», — мысленно фыркнула Вероника и перевела взгляд на книжную полку.
Прочитать названия книг она бы не сумела при всем желании. Зато статуэтка в виде женщины, обвитой гигантской змеей, перевода не требовала.
— Дьявол, — проследив за взглядом Вероники, пробормотала Габриэла.
— Что?
— Это… мое. Я имею в виду, эту статуэтку Брю подарила мне. Это — одна из ее скульптурных работ. А я забыла ее забрать, когда переезжала в собственный дом.
Судя по лицу, Габриэла была очень смущена. Веронике это понравилось. А вот статуэтка — не очень. Грубо сделанное лицо девушки казалось искаженным от муки. Может быть, согласно замыслу скульпторши, девушка танцевала со змеей, но Веронике показалось, что змея ее душит. Хотя, возможно, девушке просто сильно хотелось в туалет.
— А это что? — Вероника подошла к столу. — Подкасты записывать?
Веронике по роду деятельности приходилось бывать в разных местах. В том числе как в любительских, так и в профессиональных звукозаписывающих студиях — поэтому оборудование она узнала сразу.
— Песни, — возразила Габриэла. — Брю хорошо поет.
— Надо же, сколько у нее талантов…
— Много. Но нет терпения развить хотя бы один.
Веронике, слух которой начинал привыкать к немецкой речи, показалось, что она слышит нечто вроде сестринской ревности или зависти. Она покосилась на Габриэлу.
— Что-то не так?
Габриэла ответила не сразу и с видимой неохотой:
— Ну… Брю ведь уже не маленькая девочка. А все ее постоянно опекают и защищают. По привычке, что ли… Она ведь младшая. Мама, Вернер (это наш брат), я… Мне кажется, было бы неплохо, если бы Брю научилась сама что-то представлять собой в этом мире.
Вероника достаточно общалась с Тишей, чтобы суметь профессионально отделить зерна от плевел. Тиша бы сказал примерно так: «Желание, чтобы сестра что-то собой представляла, — рассудочное, оно не имеет особого значения. А вот зависть к тому, что сестру все опекают и защищают, идет изнутри, это важно».