Небо затянули свинцовые облака. Ни звезд, ни месяца. Кругом темно. Заводы не работали, «электричка» не давала света в город и на улицы. Лишь вдали возле станции тускло тлели высокие газовые пристанционные фонари. Потушить их — было задание, которое попутно, в ходе обеспечения операции Ицека, поручалось выполнить Василию Адеркину. Всю дорогу тянул он с собою рядом тонкий шест, а в одном из карманов его телогрейки покоился молоток, обвязанный тряпкой. Его он насадит на толстый конец шеста и этот шест за тонкую часть будет раскачивать, чтобы молоток ударил по стеклу, а затем и по газовой горелке.
Кладбище, лежавшее на их пути, встретило разведчиков неожиданной засадой. На расчищенной от снега, выложенной кирпичом могиле сидели два усатых унтера и не спеша угощались водчонкой, закусывая солеными огурчиками да ржаным хлебушком с сальцем. Был у них, видно, и чесночок. Ицек сразу почуял острый запах. Глаза его налились кровью. Он изо всех сил закрыл лицо руками, чтобы чих не так был слышен. Огибать кладбище — значит потерять еще более часа времени, да и не было уверенности, что вокруг ограды не ходит патруль.
Раздумывать долго не приходилось. Васек подполз тихонечко к заранее облюбованному пролому в кладбищенской ветхой ограде и знаком показал Козеру: «Жди сигнала, лежи, не двигайся!» А сам, уложив свой шест вдоль фундамента ограды, проник на кладбище и пополз между могилами прямо на засаду. Неподалеку от унтеров Васек на время затаился и услышал:
— Чих с городу вроде бы ажно сюда до нас ветром принесло. Не вчув, а, Митрий?
— Який тоби чих? Земля идей-то порушилась возля ограды чи у могили. Страхи на этих кладбищах мобуть токи начинаются.
— А ты колы бачив, покойники як вздыбаются?
— Хай тоби грец, Яшка, не зуды — накликаешь беды!
Василек двинулся мимо, проползая позади соседней могилки, обошел унтеров со стороны станции, а за высоким склепиком смело сел, достал плошку, всыпал бертолетки, поджег и стал помешивать фарфоровым пестиком. Когда вспыхнуло холодное пламя и заиграло мертвенно-синим отблеском, Васятка сунул руки под простыню и разом встал, завыв по-волчьи, и начал продвигаться, не сгибаясь, из-за склепика прямо на унтеров.
Те как увидели покойника, перекатились через могилку и ходом по кладбищу в сторону поселка:
— Свят, свят, свят! — слышалось их беспомощное бормотание да раздавался тяжелый топот кованых сапог. Они прыгали с могилы на могилу и вскоре скрылись за оградой в темноте ночи.
— Гады, едва успел руки отдернуть, так бы и отдавили сапожищами напрочь, — ворчал Ицек, во весь рост вместе с Васькиным шестом направляясь по кладбищу к светящемуся синим пламенем Адеркину.
— Теперь, Илья, давай, брат, ноги в руки и бегом, — прошипел Васек, освобождаясь от огонька, высыпав содержимое чашки прямо в склепик, отчего из того синий свет пошел.
К станции они бежали по твердой стежке, благо на ней было уже до них немало наслежено… А перед станцией разделились: Василек пополз к первому, ближайшему газовому фонарю близ товарного склада, где его поджидала Сима Кетова, знавшая здесь каждую кочку; Ицек сбросил маскхалат, утерся тщательно большим пестрым платком, поправил форменную фуражку с молоточками, потрогал холодный браунинг в кармане и решительно в открытую направился к пристанционному одноэтажному флигельку, где помещался телеграфный аппарат. У здания он затаился. В заиндевевшем окне мерцал свет электрической лампочки, на длинном блоке опущенной над самым аппаратом, возле которого маячила фигура телеграфиста.
Ицек видел, как погас первый ближайший отсюда газовый фонарь, а до слуха донеслось шуршание, словно ссыпали несколько горстей сухого песка по трубе с высоты двухэтажного дома. Затем все стихло. На станции стало темней. Козер решительно потянул на себя дверь, она оказалась незапертой. И он вошел.
Телеграфист подремывал у работающего аппарата. Козер бесшумно шагнул к нему и спокойно взял в руки ленту, уже давно извивающуюся на полу. Точки, точки, тире, тире, точки — так привычно было ему читать азбуку Морзе, что в голове сам собою откладывался четко и памятно текст идущей из города депеши: