Но поселок сразу ожил. Раскрылись заводские ворота, и взвод солдат перебежками, укрываясь за выступами домов, направился по Московской к главной баррикаде, а на улицу Соборную вырвалась сотня казаков. Баррикады встретили их дружным огнем. Завязалась перестрелка.
Борис Черняев, Сергей Ермов, Павел Васильев и еще несколько дружинников пробрались дворами к Соборной улице и бросили под казацких коней две малые бомбы.
С хрипом упала лошадь под хорунжим, но наездник остался жив. Его подхватили на другую лошадь, и сотня галопом подалась к казачьей казарме. Солдаты успели-таки разворотить одну из боковых баррикад (на ней в эти часы не было людей), но дальше двинуться не смогли. Подвижный отряд Бориса Черняева успел на Московскую и дружным огнем из винтовок, дробовиков и револьверов отогнал, а затем рассеял солдатскую полуроту. Рабочие преследовали солдат до самых заводских ворот. Они забрасывали их из-за заборов и из ворот камнями, болтами, гайками, поливали водой из бадеек, натравливали на них цепных собак. Ермов успел притащить свой оркестровый баритон, и поселок огласили громовые раскаты трубы иерихонской, звуки которой, по преданиям старины, способствовали разрушению стен. Солдаты оробели и поспешно укрылись во дворе завода, плотно прикрыв обе створы. Ермов так увлекся, что, лишь получив от Бориса Черняева хорошего леща по шее, опомнился и спрятал трубу. Отряд вернулся на главную баррикаду. В перестрелке с казаками и солдатами был ранен Павел Васильев, слесарь с «электрички». Его принесли на одеяле в помещение баррикадного госпиталя. Дежурные сестры Наташа Вавилина-Черняева и Марина Борисова под руководством опытного фельдшера госпитальной дружины Веры Федоровны Корзановой оказали раненому необходимую помощь, накормили его и напоили крепким чаем с куском сахара.
Поправив на раненом сползающее на пол одеяло, Вера Федоровна перекрестила Павла, постояла возле него и, тяжело вздохнув, пошла в красный угол, где теплилась лампадка. Там она опустилась на колени и начала истово молиться, тихо плача.
Девчата приумолкли, продолжая свою работу. Они готовили бинты и щипали корпию, которая служила вместо ваты.
Неспокойной, тревожной была эта ночь и в штабе. У восставших не было главного — запаса патронов. И негде и нечем было пополнить эту величайшую недостачу. А при таком малом боезапасе не до наступательных операций. Как ни горьки дела, Матушев-то заранее знал — придется держать оборону. Выход один: впереди главной баррикады как можно ближе к въезду в поселок заложить единственный большой фугас, чтобы вовремя взорвать его, уничтожив при попытке прорыва главными силами как можно больше солдат противника.
Лучше бы, конечно, закопать такой фугас где-нибудь перед въездом в поселок, но поздно: там уже стояли солдатские пикеты и рыскали казачьи разъезды.
Слабость восставших состояла еще и в том, что большинство штабистов и командиров боевых отрядов — новички в военном деле и не имели какого-либо представления о порядке ведения вооруженной борьбы, о значении в этой схватке стратегии, об умелой военной тактике. Зато многие слышали о баррикадах. Был на памяти опыт парижских коммунаров. Большинство дружинников верило в единственную возможность — позиционную войну под прикрытием баррикад. К этой борьбе, казалось, все было подготовлено — какой-никакой и боезапас, и питание, и медикаменты. Баррикада представлялась боевикам неприступной крепостью. С ней связывали веру в успех борьбы, за ее хлипкими с военной точки зрения заслонами дружинники чувствовали себя, как за каменной стеной.
Здесь, думалось, можно будет дать достойный отпор до зубов вооруженному врагу. Здесь не страшна, казалось, ни пехота, ни даже казачья конница. На людях и смерть красна. Так и на баррикаде. Здесь и умереть можно было красиво в кругу друзей-единомышленников.
Романтика баррикадных боев вошла и в кровь и в мозг восставшего народа.
И штаб прислушивался к мнению, которым жило большинство.
А в губернском городе телеграфный зуммер выталкивал и выталкивал в Питер сигнал за сигналом. Губернатор испрашивал у министра внутренних дел более двух десятков тысяч рублей для организации особого отряда по борьбе с мятежниками на Волжских железоделательных заводах, сообщая о том, что этот район объявлен на положении усиленной охраны.
Между тем первая и не самая трудная ночь рабочей обороны подходила к концу. На баррикадах складывался свой неуютный, полный тревог и неожиданностей быт, смахивая на неспокойный быт воинского подразделения, осажденного в большой крепости.
На следующую ночь под прикрытием тьмы казачья сотня пыталась приступом взять главную баррикаду. Выгарцевав из Соборной улицы, сотня перестроилась широким фронтом во всю ширину Шоссейной. Далеко впереди конных казачьих цепей у обочины большака горячил высокого ладного скакуна лихой казачий офицер. Вот по его приказу казаки вскинули на изготовку новенькие карабины. Офицер взмахом сабли скомандовал: «Пли!» Первая цепь казаков дала дружный залп по баррикаде. И тут же положила коней. Снова махнул сабелькой молодой офицерик, и второй раз залп оглушил баррикаду. Третья цепь галопом пошла в промежутках меж второй и с ходу произвела свой грозный залп.