Самодельная пушка стреляла теперь почти без отдыха.
Конторщик Терехин сменил старичка-подносчика Ипатыча, обессиленного бессонными ночами и непомерными для его возраста усилиями, а Василий Масленников часто стал подменять Ивана Федотова. Весельчак и балагур Миша Крохин утратил все признаки веселости и оптимизма. Боевой дух и энергию в нем теперь поддерживала одна лишь неистребимая ненависть к врагу, которая росла от одного вражеского, снаряда к другому. Его не заменяли ни разу. А снаряды в орудие подавались замковым по-прежнему точно, без секунды заминки.
Пушчонка, отлаиваясь от солидных и веских ударов полевых орудий, к великому сожалению баррикадных артиллеристов, никак не могла достать огневой позиции врага и перенесла свои удары в сторону пожарного сарая, разворотив одним снарядом полок с бочкой, сорвав другим кровлю с оплота пожарников, но сами пожарники успели расползтись по домам. Урон, причиненный маломощной баррикадной артиллерией, был и тут минимальный.
Пытались бить по заводоуправлению, попадания не были точны. Наконец поступило распоряжение Кочурина стрельбу прекратить, беречь снаряды на крайний случай.
Взрыва каланчи штаб не одобрил, хотя там и был нанесен явный урон противнику, да к тому же и враг там был не только остановлен, но и обращен в паническое бегство.
Однако в штабе лелеяли мысль о переносе самодельной пушчонки на каланчу, откуда она, возможно, достала бы до орудий. Теперь этот план окончательно погиб.
Правда, баррикада стали из-за последствий взрыва еще выше. С нее теперь открывался круговой обзор местности. Это затруднило маневр противника. В штабе замыслили использовать ее личный состав для вылазки к орудиям противника. Дмитрий Курсанов лично получил задание штаба. Для командования бомбометателями ему были приданы: бывалый подпольщик, отважный дружинник Александр Аметистов и лихой экспроприатор-разведчик Борис Черняев. С ними Курсанов отбыл на свой участок обороны.
И в это время царские солдаты, под прикрытием артиллерии порезав проволоку и расчищая проходы, ринулись по Шоссейной, в сторону главной баррикады.
Опытная, хорошо вышколенная рота очень быстро преодолела первый намеченный рубеж и вклинилась сажен на пятнадцать в глубь рабочей обороны. Там она сразу же стала окапываться. В прорыв устремились усиленные орудийные расчеты. Прямо на руках передвинули они сажен на десять — пятнадцать вперед обе пушки.
Со стороны бывшей пожарной каланчи неожиданно появился отряд бомбометателей, посланный Дмитрием Курсановым.
Красавец мужик Борис Черняев, отчаянная душа — в распахнутом полушубке и с расстегнутым воротом косоворотки, без шапки, с растрепанными по ветру густыми волосами, выскочил на середину Шоссейной и высоко поднял свою самодельную бомбу, однако не успел ее метнуть, сраженный сразу несколькими выстрелами в упор. Он упал вместе с бомбой, и она так рванула, что осколками задела великана Александра Розанова. Он свалился на мостовую вслед за своим товарищем. Саша успел-таки метнуть свою бомбу, но, к несчастью, она мягко упала в сугроб и не разорвалась. Раненный в ногу, Розанов медленно пополз к калитке проходного двора, зубами вытягивая запал второй бомбы, чтобы не взорвалась непроизвольно.
Царские пушки теперь заработали под одной командой и с большим эффектом. То там, то тут вздымались черно-багровые султаны огня, дыма и пыли, разлетались разбитые взрывом снаряда баррикады. Начали гибнуть люди.
Артиллерийская батарея противника из двух орудий делала свое черное дело. Невидимая баррикадникам и недосягаемая для их карманной артиллерии, она неотвратимо приближала час своего торжества над плохо вооруженными рабочими.
На главной баррикаде разорвался снаряд, начиненный шрапнелью. Была ранена в ногу Марина Борисова. Она упала, обливаясь кровью, но ползла к пропагандисту Знаменскому, товарищу Верному, которому осколок угодил в живот. Маринка видела только эту страшную рану. Она ползла, чтобы перевязать товарища. И в это время осколком снаряда ее ранило в руку. С локотка на локоток, отстраняя кровоточащую руку, чтобы не глядеть на нее, Марина с трудом подтягивала пораненную шрапнелью ногу и все ползла и ползла, пока ее не подхватили Дарья Степанова с Олимпиадой Баковой и силой не уложили на носилки, а ребята-дружинники быстро унесли в госпиталь к Викентию Викентьевичу.
— Пить, пить, — еле открывая сухие почерневшие губы, почти бессознательно просил тяжелораненый. Когда над ним склонился доктор Корзанов, пропагандисту уже ничем нельзя было помочь. Глашатай рабочей правды, призывая людей и самой жизни не пожалеть для дела русской революции, сам погиб в бою, как солдат. Мужественный революционер, человек сильный и беззаветно преданный партии, кровью своей утвердил в сознании многих правоту того великого дела, ради которого призывал людей к оружию. Но никто из его воспитанников не мог сейчас сказать ему свое последнее прости. Все они были на боевых постах или уже пали в бою.