Кочуриной прижигали тело раскаленными на угольях шомполами, ее избивали этими же шомполами и казацкими нагайками со свинчаткой, потом обливали холодной со льдом водой, чтобы снова пытать.
Но она молчала.
Так и умерла, не сказав палачам ни одного слова.
Чернокосую красавицу Фрузу полицейские поджидали долго. Ее мать они убили выстрелом в упор, а тело бедной женщины сбросили в подпол. Люк оставили открытым. Лампу загасили. Лишь малиновый свет лампадки падал на образа. Входная дверь была неплотно закрыта, и ее слегка раскачивало ночным морозным ветерком. То она откроется немного, скрипнет в подмерзших петлях, то ее прижмет ветром, она еще раз жалобно скрипнет и прикроется, но не плотно. Налетит новый порыв ветра, и дверь снова заскрипит, застонет и приоткроется, напуская в сени холод. Внутренняя дверь была прикрыта плотно, но не заперта.
Фруза отпросилась у Корзановой в госпитале проведать мать и, озираясь по сторонам, где улочками, где проходными дворами бежала, чтобы до рассвета успеть вернуться к подружкам.
Ей показалось странным, что входная дверь, всегда плотно прикрытая заботливой хозяйственной матушкой, сейчас визжала на петлях и стукалась о порожек. Прикрыв плотно дверь, Фруза прислушалась. Огня в доме сейчас почти никто не жег так, чтобы видно было с улицы, но свет лампадки Фруза увидела еще подходя к дому.
Раскрыв дверь в комнату настежь, Фруза сама осталась в сенях. И снова стала прислушиваться. Ей показалось, что кто-то тяжело дышит за печью. «Может быть, мама устала за день и угрелась». Из комнаты тянуло теплом. И тут Фруза увидела открытый люк подполья. Не случилось ли уж чего с мамой, подумала Фруза и кинулась к открытому люку.
Розовый отблеск лампадки дрожал бледным колеблющимся светом, чуть озаряя запрокинутое лицо старой женщины. Полные ужаса глаза матери были широко открыты, и Фрузе показалось, что в ее зрачках теплится жизнь. Крупное ширококостное тело старой женщины было неестественно вывернуто и терялось во мгле. Фруза низко наклонилась, чтобы рукой коснуться материнского тела. Но в это время сверху на нее свалилась чья-то непомерной тяжести туша. Фрузина шея была прижата к острому краю люка, и ее лицо оказалось почти рядом с лицом ее мертвой матери. Одна рука упала вниз, в темный люк, а другую ей заломили назад, на ноги набросили петлю и больно стянули веревку. Теперь чья-то лапища шарила в темноте, выискивая ее свесившуюся вниз другую руку. И вот уже обе руки сыромятным узким, но крепким ремешком вдруг намертво стянули за спиною так, что хрустнули косточки в предплечьях.
Скрывая следы преступления, казаки облили керосином и подожгли дом.
Всю ночь жители соседних домов боролись с пожаром, отстаивая от огня свое жилье.
Стены дома сгорели. С одной стороны стропила вместе с крышей рухнули во двор, и взорам жителей открылась картина гибели Фрузы и ее матери. Обнаженное тело Фрузы, слегка обожженное пламенем, было и сейчас красивым. И поэтому особенно явно проступали следы издевательств: выломанные руки не держались в ключицах, ноги до кости обрезала туго стянутая веревка. На избитом, исщипанном теле повсюду зияли бурые кровоподтеки, а лицо оставалось спокойным и прекрасным, только запекшаяся кровь на покусанных губах говорила о муках, которые перенесла эта женщина.
В подвале полностью уцелел труп матери. Хоронить было некому, и оба трупа на санях, закрыв рогожей, свезли в поселковую покойницкую при кладбищенской церкви. Соседи знали, что у Фрузы есть друзья, они узнают о ее участи и придут. Знали об этом и жандармы. Они караулили на месте пожарища, но забыли о покойницкой. Следующей ночью Василий Адеркин вместе с Дарьей Степановой выкрали труп Фрузы из покойницкой и увезли его на санках.
Блеклый свет луны все-таки помогал. Зоркий Васек, хорошо помня к тому же по недавней вылазке с Козером на это кладбище склепик, в котором он теперь копал последнюю домовину Фрузе, быстро и верно вел там внутри, под прикрытием свода свою скорбную работу. Могилка получилась неглубокой. Фрузу плотно завернули в одеяло, которым ее тело было прикрыто, когда везли ее с Дашей сюда, и засыпали тонким слоем земли. Для надежности положили на холмик найденный неподалеку железный венок. Но это уже была излишняя предосторожность, так как могилку-то в склепе издали было не видно.
Рано утром того же дня на заборах домов, телеграфных столбах и сохранившихся еще кое-где афишных вертушках была вывешено объявление:
«Акционеры общества Волжских заводов сего дня с 12 часов пополудни разрешили начать наем рабочей силы согласно «Правилам найма», утвержденным в Питере собранием пайщиков. Явиться с паспортами и старыми расчетными книжками. Лиц, имеющих на паспортах особые отметки властей, просят контору не беспокоить.