Будто чтобы остепенить коня, казак наотмашь стебанул нагайкой, все три хвоста которой прошлись по Ваську. Жгучая боль опалила парня, но не до обиды тут было: не о себе, о раненом товарище думал Василек.
— Разрешите, ваше благородие, объяснить! — будто и не хлобыстнул его тот, быстро вскочив на ноги, прокричал Василий.
— Чё орешь? Чё орешь, скаженный! — не унимался старшой.
— А насчет правой руки поясненье дозвольте дать. — Василий притопнул ножкой, склонил голову к плечу и принял позу, ну ни дать ни взять — половой в трактире перед разбушевавшимся купчиком.
Все это казаку было как маслом по сердцу: нагнал, мол, сразу страху, нелюдимость из тебя ажно единым духом вышибло. Шут, мол, с тобой, поясняй. И даже осклабился. Василек уловил эту перемену к лучшему и, словно солдат на плацу перед фельдфебелем, отрапортовал:
— Как есть, ваше благородие, у кажного хозяина в лавке, к примеру, или там как у нас в трактире Спиридонова на большаке, правая рука — приближенный, особо доверенный служка, там кассир али половой, так и мой отец, Константин Адеркин, самый верный пес его высокоблагородия бывшего его императорского величества морского офицера старшего ранга. Кого хошь спросите, да и мой хозяин с ним ажно ручкается.
— Запел, мерзавец. А то ишь, глазищами зыркать да ухмылочки выламывать, — и казак, уже «любя», для порядка, не очень сильно вытянул плетью Василия по плечу и ноге.
Напарник огрел своей плеткой возницу, развернул коня, заехал с другой стороны, сделал лапищей «общую смазь» по физиономии лежавшей в беспамятстве Маринки, хохотнул и опустил свою плеть на круп прядавшего ушами от холода битюга. Тот с силой рванул телегу и пустился в галоп так, что возница за ним еле успевал.
Василек не побежал догонять телегу. Он развязал платок и вынул серебряную полтину. Казак понял его, схватил деньги, шуганул коня. И пьяные казаки продолжили свой путь. Только тогда Василек пустился догонять своих.
Удивительно об этом писать спустя много лет, но тогда он был искренне счастлив и забыл и плети, и все иные обиды казакам, думая лишь о том, что так удачно получилось, не стали ворошить раненую и не увидали бинтов и удалось все это скрыть от казаков, которые бы до смерти избили раненую, не посмотрев на ее состояние.
Подвиг — это подчас мгновенное свершение, в котором, как в фокусе, сконцентрированы выдающиеся черты незаурядного характера — ясный ум, необыкновенная стойкость и бойцовский опыт, помноженные на находчивость и беспредельную преданность долгу.
И подчас это свершение проходит незаметным не только для других, но и для самого совершившего свой подвиг.
У Василька, видно, кроме неприятных воспоминаний об этой неожиданной встрече, а может быть, даже просто радости за то, что все так удачно получилось, ничего позже об этих минутах в памяти и не осталось.
А телега все катилась и катилась на встречу с Окой. Как-то поведет себя Ока? Как их встретит губернский город?
А коняга давно успокоился, успел вновь пойти парком и потихонечку начал всхрапывать — устал, работяга, да и переволновался, словно люди, которым помогал.
Но вот показался съезд к Оке. Не останавливаясь, возница взял коня под уздцы и начал крутой спуск, а Василек шел с двумя валунками, чтобы успеть подложить под задние колеса, если телега начнет набирать слишком большой разбег.
Спустились к Оке благополучно, и возница, оставив коня и телегу, пошел на лед поискать дорогу. А Васек возле сарая примостил торбочку с овсом, и коняга был доволен. Васяткино пальто теперь покоилось на крупе коня. Затем возница, мужик большой и крепкий, впрягся в телегу, повесив через шею снятые с хомута гужи, на которых хорошо укрепил обе оглобли так, чтобы они проходили у него под мышками. Василий толкал телегу сзади. Телега шла по льду довольно легко. Так вот потихоньку и перетянули телегу с раненой через не очень широкую в этом месте горловину Оки. На тяжелом коне возница поехал на переправу. Василий на разведенном костерке из одной разрубленной на полешки валявшейся на берегу полусгнившей доски вскипятил в ведерке, из которого поили лошадь, чай, сделал бутерброды, накормил хозяина необычного извоза и сам всласть поел.
И вот они вновь затарахтели сначала по проселку, затем по булыжникам городских улиц.
С большим трудом и только, конечно, благодаря подробной и умной записке самого Викентия Викентьевича Корзанова, адресованной его коллеге по профессии, удалось пристроить Маринку в городскую больницу. Известную помощь оказала и записка Григория Борисова.
Еще большего труда стоило Василию добиться, чтобы его пустили в палату к Маринке после того, как ее осмотрит дежурный врач. К счастью, и это ему удалось. Кровать Маринки стояла у окна. Больная потеряла много крови, очень ослабла. Еще находилась в полубессознательном состоянии. Тяжело и прерывисто дыша и постанывая, в полусне, в полубреду никого не видела и ничего не слышала. Но вот ей сделали какой-то укол, и через некоторое время она открыла глаза.