А отец с утра еще и игру затеет. Подсунет свою чубатую голову сыну сзади под ноги и забросит на закорки. Тут только следи, чтобы головой о потолок не шарахнуть. Отец пригнется и бегом в дверь да на двор. Вот где холодно! Ажно дыхание сопрет. Васяткин отец — матрос и холода не боится. Сам без рубахи. Спустит мальчонку наземь и примется снегом себе грудь либо бока натирать. И Васятке велит лицо умыть снежком. А разотрется докрасна и давай приседать на корточки да руки то вверх, то в стороны вскидывать. Не то туловищем начнет крутить или бить земные поклоны, аж до земли руками достает. Васятка все у него старается перенимать, пока не посинеет весь.
Тут отец спохватится и давай его теплыми ладошками растирать, внесет в избу, своей тельняшкой трет и спину, и грудь, и лицо, и шею. После чего они быстро начинают одеваться. А у матери уже и картохи готовы, и самовар гудит.
Рано утром только Меланья с дедом Никанором да мать с отцом садились к столу. Постоят немного, два-три креста на лоб, на грудь положат и за еду.
Васятка, обжигаясь, хватал и чистил картоху за картохой, и никто его не оговаривал. Даже постного масла давали на стол в миске. И можно было обмакнуть кусок хлеба ржаного туда не то полить на картоху.
А когда чаю надуешься — ажно жарко станет. Веселый и сытый, Васятка, схватив отцовский карандаш и отцовский подарок — тетрадку в клетку, — бежал в школу.
В школе тоже было все хорошо. Сельский учитель, дядя Николай, встречал Васятку ласковой улыбкой:
— Ну-тко, ну, сметливый школяр-наставник, поди принеси от меня книжки, да двери прикрыть за собой не забудь.
Васятка с радостью бежал выполнять наказ учителя. И вскоре в классе устанавливался рабочий порядок. Одни зубрили вслух «аз», «буки», «веди», другие повторяли «склады», а Васятка с сыном дьячка, нескладным верзилой Афоней, принимался за псалтырь.
Часто учитель оставлял класс на Васятку и уходил к себе обедать.
— Ну, наставник-проказник, примай всю паству на свое попечение. Смотри у меня, — грозил он классу пальцем, — без баловства!
Наступали блаженные минуты. Афоня вставал в ряд с ребятами своего, Ильинского, конца, а Васятка со своими, из-за овражья, и начиналась лихая битва стенка на стенку.
Метали друг в друга бумажные пыжи из старых газет или жесткой пакетной бумаги, которой были обернуты тетради, а то запускали и собственным валенком. Гнули, ломали, валили на пол друг друга и громко при этом галдели.
За дверью избы учителя следил обычно самый маленький, негодный для стенок, но шустрый и зоркий Ванька Лонин.
— Иде-е-ет! — приоткрывая дверь в бушующий класс, испуганно вытаращив глаза, визгливо орал он с порога.
Все мигом утихало. Ученики чинно сидели на лавках и, разбившись по двое, с удовольствием громко и нараспев тянули шутейное: «Ер-еры», — выкрикивал один, а другой отвечал: «Упал с горы». «Ер и ять», — кричали в другом углу. И тут же ответ: «Некому поднять», «Ер и юс». — «Сам поднимусь».
И только повисшая в суматохе тряпка, которой стирали обычно мел с классной доски, или забытая второпях под учительским столом линейка, запущенная туда в азарте боя, а то и того хуже — чья-нибудь тетрадь выдавали учеников.
Учитель спокойно приказывал:
— Василий, а ну-тко распорядись, чтобы тряпка снялась с гвоздя и попала на место, ей уготованное, а линейка с тетрадкой вернулась бы к своим хозяевам. — И тот в мгновение ока успевал сорвать с гвоздя меловую тряпку, по пути достать из-под стола учителя предательски забытую там линейку, схватить на ходу злополучную тетрадь и, положив злосчастную тряпку на место, пройтись концом линейки по макушке провинившегося: получай, мол, за свою оплошку. Тетрадку Васятка забирал себе. За нее полагался выкуп с растяпы.
Выкуп был разный. С детей зажиточных крестьян брали леденцами или горячими сайками, с бедняков — по щелчку в лоб от каждого. Девчонок наказывали особенно жестоко — например, босиком на морозе поцеловать замерзшую щеколду, на которую затем дед Егор закрывал школу. Девчонки могли откупиться поцелуями, но целовать надо было каждого из мальчишек. И они соглашались лучше идти босиком на мороз или дежурить по классу три дня подряд вне очереди. Да и редко бывало, чтобы какая-нибудь из девчонок вообще-то проштрафилась.