Она сложила на груди свои ухоженные руки: холодно было в нетопленой избе.
— Ты не серчай тока, мотри, сильно, Агаша! — незлобиво сказала. — Не судьба нам вместях — двум хозяйкам ноне прокорму и недосыть нету. Померзнете тут, в холоду-то. Отец велел (так она звала деда Никанора) тебе вернуться к теткам. Оговорил он с ними, пустят на зиму.
Горько плакала Агафья, да беде, видно, слезами не поможешь. Как пришли, так налегке и ушли мать с Васяткой к старым теткам.
Но на этот раз произвола такого не стерпели односельчане. Мирской сход заставил Никанора Адеркина выдать матери с сыном шесть пудов ржи, меру пшена да пять мер картошки. В голодное время и это было щедро. И в жилье помогли солдатке крестьяне. Подыскав на окраине села курную избушку-развалюху, всем миром по грошику собрали немалые деньги — 25 рублей и уплатили их пьянице и моту, хозяину избы. Схватив деньги, тот навсегда покинул Осинники.
Когда мать топила печь, Васятка садился на пол, а сизый дым все равно разъедал глаза, лез в нос, в горле что-то словно комом вставало. Вскоре вместе с матерью он начинал надрывно кашлять. Зато в своей, да еще и теплой избе забывались все тяготы и недостатки — и дым, и кашель, и слезы. Лежи себе на лавке и мечтай о том, когда вырастешь и станешь таким же ладным, как отец. Тетки дали матери козу, она еще развела в избе кур, а под Новый год тетка Вера, взяв своего поросенка, забрав свою чашку, ложку и тарелку да два чугунка и постель, перешла неожиданно жить в избу к Агафье.
Всю зиму ходила Агафья на подённую молотьбу хлеба к деревенским богатеям, стирала на них, мыла полы, а по вечерам допоздна пряла чужой лен.
От Константина Адеркина давно не поступало никакой весточки. И Агафья теперь уже сама потребовала собрать сход, чтобы выделить надел мужа из хозяйства деда Никанора.
Шумели долго. Никанор наотрез отказался со снохой дело иметь, пока Константин сам не вернется и не потребует своей доли. Но сходка была на стороне солдатки.
— Дождешься, Никанор, пустят тебе люди красного петуха, — пригрозил Назар Великанов, могучий статный старик. Жил он бобылем, но хозяйство имел завидное и не признавал ни попа, ни барина; поговаривали, будто и перед самим волостным не робел. Слово Назара привыкли уважать, а уж если он погрозит — быть по тому, думали многие.
И Никанор смирился. По решению волостного суда, принятому на основании приговора схода, Агафье выделили тягло на всю семью. Она получила наконец мужнин надел земли, да еще и корову.
Поле пахал и засевал по сговору сосед. За это ему Агафья с теткой сжинали весь урожай, да еще и молотить помогали.
Теперь в семье Агафьи Адеркиной было немалое хозяйство.
И Васятка стал настоящим крестьянином. С раннего утра уходил он в поле. На поводке вел телку. Возле поля теленка подвяжет к колышку где-нибудь в овраге, а сам с песенкой елозит на коленках по льняной или просяной полоске и дергает сорную траву, репей и цветы. Ни тебе окриков, ни брани и попреков. Делай свое дело, и земля отблагодарит. И впрямь урожай выдался отменный. Что просо, что горох, что ленок — ни травинки, ни полынки, словно и не крестьянские, а барские это полоски.
— Твоей снохе, Никанор, видно, сам лешак помогает, — показывая на Агафьины полосы, поддразнивали старика сельчане.
В семье Никанора окончательно невзлюбили Агафью. Васятка опасался даже выходить на свою полосу, если рядом работали Адеркины.
Они так начинали браниться, с такой злостью смотрели на Васятку, что, не ровен час, могли и прибить.
Спокойнее становилось, когда на поле появлялся дед Назар Великанов.
— Здоровья, дед, жить тебе сто лет! — улыбаясь во всю бороду, кричал он Васятке, приветливо махая ему рукой.
— Здоровья желаю, Назар Захарович, — почти по-солдатски браво отвечал Васятка.
И не опасаясь теперь Адеркиных, смело шел на свои полосы.
По вечерам любил Васятка бегать в просторную светлую избу Великанова. Старик ласково привечал парнишку. Всякий раз находил Васятка у деда Назара какую-нибудь новую резную деревянную игрушку — то мужичок в малахае, длинной рубахе, широченных портах и лапотках, то медведь с лукошком на ремне через плечо, а иной раз конь с дивной гривой. Только с горбом почему-то и на задних ножках стоит, а передние с копытцами, как все одно барская махонькая болонка, поднял.
Стеснялся сначала Васятка даже подходить к этим игрушкам: «Маленький, что ли!»
— Бери любую, будет чем вечером займаться.
И Васятка с радостью начал забирать все, будь то конь, медведь или мужик в лаптях. У него теперь завелся целый угол с этими игрушками. Заберется Васятка сюда, расставит своих любимцев деревянных, а потом игру затеет.