Я коснулся ладонью ее щеки. Легкой и осторожной лаской – она любила другого. И то, что он был мертв, а прах его никогда не вернется в небо Родины, значения не имело.
Девушка замерла.
– Я не хотел, – сказал я. – Прости.
Она не сделала больше попытки меня остановить. Я коснулся терминала, не отводя от Катти взгляда.
Пункт назначения?
Ближайший космодром Дальней Разведки.
Пункт назначения?
В чем-то я ошибаюсь. Может быть, космодромы не имеют собственных транспортных кабин?
Кабина, расположенная наиболее близко к главному космодрому Дальней Разведки…
Пауза опять оказалась слишком долгой. Но все-таки двери открылись.
Я вошел, глянул на Катти – она зачарованно смотрела мне вслед. Извини, девочка…
– Никки! – закричала она громко и яростно. Двери сошлись, отсекая крик, но она еще кричала, колотя кулачками в темное стекло.
Она меня не простит.
Наверное, транспортные кабины хранят память о точке последнего перемещения, как иначе Катти смогла бы меня настигнуть? Но теперь она не бросится вдогонку. Ее безумное подозрение превратилось в явь, и настала пора поднимать тревогу. Звать на помощь.
Почему я не остановил ее? Это было так легко – погрузить девушку в сон, парализовать, оглушить…
Голубой свет вспыхнул под ногами, и я мимолетно подумал, что в призрачном свете гиперперехода выгляжу самым настоящим чудовищем. Клочья одежды, сползающие с тела, кожа, покрывшаяся красными пятнами…
Потом сквозь темное стекло ударило солнце.
Я долго стоял, не решаясь выйти в открытую дверь. Так опустившийся, грязный бродяга замирает на пороге чужого дома, остановленный чистотой и свободой. Не принадлежащей ему чистотой.
И все-таки надо было идти. Я вышел из кабины, спустился по каменным ступеням невысокого постамента, на котором стоял стеклянный цилиндр. Хрупкий памятник на пустынном берегу.
Последний памятник свободе…
Шумел океан. Вечный и одинаковый, что в мире геометров, что на Земле. Везде и всегда океан был свободным. В него могли лить отраву, в нем могли чертить границы. На берегу могли строить космодромы, с которых уходят в небо корабли, несущие Дружбу.
А океан жил.
Океан не помнил обид.
Подобно небу, он верил в свободу, подобно небу – не терпел преград. Я стоял на мокром песке, волны лизали ноги, и так легко было поверить, что чужая звезда в небе – мое Солнце, а соленая вода – древняя колыбель человечества.
Вот только линия берега – слишком ровная. Прямая, как горизонт, и такая же фальшивая. Если пойти вдоль берега, то ничего не изменится – по правую руку потянутся низкие, словно подстриженные, рощицы, по левую – будет шипеть прибой. Лишь песок под ногами изменит цвет, из желтого станет белым, из белого – розовым, из розового – черным и – обратно. Полоска пляжа неощутимо для глаз повернет направо, ее покроет снег, потом снова потянется песок, и когда-нибудь, очень не скоро, я вернусь к этой же точке, где волны все так же будут ласкать берег…
Один человек – уже слишком много, чтобы изменить мир.
Я сделал шаг, и вода с шипением заполнила мои следы.
Мир – уже слишком мал, чтобы оставить его в покое.
Хочу я того или нет, но во мне навсегда останется душа Ника. Часть этого мира. Он будет жить. Или я буду жить – за него.
Только морю и небу знаком покой. Я поднял правую руку, посмотрел на нее – и пальцы стали удлиняться. Я лепил их взглядом, превращая человеческую плоть в острые изогнутые когти.
Впрочем, есть ли у меня еще право называть себя человеком?
Где-то далеко-далеко Ник Ример, которого не было среди живых, шепнул:
Откуда я знаю ответ, Ник?
Но я не один.
Я больше никогда не буду один.
И значит, что-то смогу.
Звездная тень
Пролог
На космодромах трава не растет. Нет, не из-за свирепого пламени двигателей, о котором так любят писать журналисты. Слишком много отравы проливается на землю при заправке носителей и при аварийных сбросах горючего, при взрывах ракет на стартовом столе и мелких, неизбежных протечках в изношенных трубопроводах.
Но этот космодром – не земной.
Я сидел на траве, на самом краю огромного неогороженного зеленого поля. Его можно было счесть теннисным кортом для великанов или порождением больной фантазии помешанного на гольфе миллиардера.
Впрочем, здесь деньги не в ходу.