– Скотина… – прошептал я и сам удивился, что губы уже слушаются.
В глазах Данилова блеснул нервный огонек.
– Петр, ты уверен, что вправе решать, как будет лучше Земле?
– Да!
– Вот и я в этом же уверен, – удовлетворенно кивнул он.
– Есть одна… разница… – выдавил я. – Ты меня обманул. Предал.
– Так, может быть, это означает, что я лучше знаю жизнь?
Не дождавшись ответа, Данилов кивнул:
– Вот так-то. Будешь пить?
Пить хотелось. Сильно.
После восьмого джампа Данилов снова поинтересовался, не нужно ли мне чего. На этот раз я не стал отказываться от воды. Жадно выпил стакан и даже собрался было спросить, на месте ли корабль геометров. Очень хотелось услышать, что он отвалился, сгинул при джампе, включил двигатели и унесся… куда угодно, хоть в свой мир.
К счастью, я вовремя понял, что корабль никуда не делся. Иначе исчезла бы гравитация. Умная и наивная техника геометров ждала своего пилота…
После двенадцатого джампа Данилов долго возился с навигационным пультом. Ясно было, что мы сбились с курса. Меня подмывало предложить свою помощь, но полковник, ясное дело, меня к управлению не допустит. А говорить это лишь в качестве насмешки над врагом… несерьезно как-то. Наивно.
– Саша, может быть, очистим трюм? – спросила Маша.
Данилов подумал, потом защелкал переключателями. Наверное, никакой реальной необходимости освобождаться от груза бюстиков не было. Джамперу все равно, какова масса корабля, а плазменные движки алари и не такое вынесут. Но возвращаться с прежним грузом казалось глупым.
– Крепления сняты, блокировка отключена, – инстинктивно прокомментировал полковник свои действия. – Люк открыть…
Я невольно посмотрел на один из обзорных экранов. И не зря. Зрелище-то необычное.
Из раздвинувшихся створок люка, в снежной метели замерзающего воздуха, выпорхнули каменные головы. Прожектор грузового отсека включился, и в ослепительном луче все они казались сахарно-белыми, чистенькими и опрятными, исполненными печальной красоты. Веселой стайкой пронеслись сверкающие лысые бюсты, ничуть не утратившие оптимизма, в гордом одиночестве ушел в бесконечность исполинских размеров насупленный вождь, потом потянулись лица почти незнакомые, чья слава была куда недолговечнее камня. Последним, на излете, из трюма вынесло удивленно и близоруко таращащуюся голову, словно вопрошавшую: «Как же так, а меня-то за что, товарищи?» Она пронеслась в опасной близости от телекамеры, кувыркаясь и обиженно заглядывая в объектив. Маша вдруг выругалась, словно с этим деятелем имела личные счеты. Впрочем, кто знает? Мало ли почему она лишилась родителей и оказалась в детдоме.
– Сбрось, сбрось балласт… – фальшиво пропел Данилов на незнакомый мотив. Хмыкнул и замолчал. Каменные сюрпризы отправились в странствие по Вселенной… То-то будет радости какой-нибудь цивилизации через сотню тысяч лет. Может быть, безропотные скульптуры сделаются ценнейшими экспонатами иноземных музеев, и лучшие умы будущего станут ощупывать их скользкими псевдоподиями и таращить глаза-стебельки, размышляя о величии ушедшей культуры…
– Всем спать, – неожиданно сказал Данилов, прерывая повисшую в челноке тишину. – Будем прыгать через два часа. Полагаю, понадобится серия из трех джампов. Петр, тебе что-нибудь нужно?
– Да, – вынужден был я признать. – Отлить.
Данилов развязал мне руки и отвел к санузлу. Возвращаясь – ноги были связаны и приходилось опираться о его плечо, – я поймал взгляд рептилоида. Печальный и безнадежный. Кажется, это смотрел дед.
– Данилов, тебя в чине повысят? – спросил я, пока полковник вновь прикручивал меня к креслу.
Он молчал.
– Генералом будешь, – ехидно продолжал я. – Целую неделю. Или месяц. Потом Чужие сожгут Землю. Так что недвижимость не прикупай. Лучше расслабься. Бунгало, кокосовый ром, прекрасная мулатка…
– Петя, не старайся, – сказал из-за спины дед. – Он верит, что поступает правильно. В этом вся беда.
– Андрей Валентинович, не стоит, – спокойно ответил Данилов. – Петя может считать меня негодяем. Да и вы тоже. Только время покажет, кто был прав.
На этом мы и сошлись. Последнее слово всегда остается за тем, у кого руки не связаны.
Я честно попытался заснуть. Закрыл глаза. Вот только напряжение последних дней было слишком велико. Мелькали, словно склеенные безумцем, обрывки кинопленки, геометры и алари, корабли и планеты, Гибкие Друзья и невозмутимый куалькуа. Великий, единый, бесстрастный куалькуа…