— Где калиточка?
— Слева, в темноте не видать.
Отсюда до замка было метров двести пятьдесят — пустяковое расстояние, можно броском преодолеть. А дальше? Вся надежда на калиточку?
И снова все свелось к немчонку, который только и мог знать, как организована оборона.
Тимонин посмотрел на часы — было без четверти четыре, покосился на Матарыкина, на Кондратьева, лежавших слева и справа. Оба неотрывно смотрели на замок, то ли наблюдали за чем, то ли делали вид, что наблюдают, чтобы не мешать начальству думать.
— Н-да, на ура тут не взять, — сказал Тимонин.
— На ура не взять, — как эхо повторил Матарыкин.
— Не взять, — подтвердил Кондратьев, и в голосе его послышалась неуверенность, безысходность.
Теперь Тимонину было ясно: не со всех сторон атаковать надо, а лишь отсюда, и для начала не более чем одной ротой. Другие пусть прикрывают. Обложить замок, просочившись вдоль стен, не в пример легче, чем идти к ним под огнем через открытые поля. Одна трудность отпадала, — подобраться под стены можно. Оставалась другая, более сложная: как пробиться в замок? И тут у Тимонина не было никакой ясности.
— Пора, — сказал он и пополз назад тем же путем.
Матарыкин быстро обогнал его, и опять Тимонину пришлось проделывать за командиром разведвзвода приседания и пробежки. Смерзшийся за ночь снег громко хрустел, но теперь это не беспокоило, как не беспокоит знакомая дорога. Замок уменьшался с каждым шагом и скоро совсем скрылся за крутым склоном.
Давно позабытая на фронте, какая-то неестественная звенящая тишина висела над блескучими полями, над острыми крышами городка. Время от времени от замка доносились короткие пулеметные или автоматные очереди, — осажденные бодрили себя стрельбой, — но стук очередей словно бы не нарушал тишины, не заглушал этот неясный звон, доносившийся неведомо откуда.
Городок замер в оцепенении, все эти перечеркнутые тенями улицы, крыши, стены, окна, заборчики походили на нагромождение черно-белых квадратов, прямоугольников, параллелепипедов гигантской картины то ли гениального, то ли сумасшедшего художника. Городок был тих, но едва Тимонин приблизился к крайнему дому, как оттуда, из глубокой тени, послышалось неожиданно громкое:
— Стой, кто идет!
Связной, бесшумно двигавшийся следом, скользнул вперед, в тень, послышалось тихое переругивание: «Своих не узнаешь?» — «Так темно же…» Тимонин перебежал светлую широту поля, огляделся за домом. Другой конец залитой лунным светом улицы терялся в серебристой морозной дымке. Там, в отдалении, призраками шевелились какие-то тени. Уже не опасаясь обстрела из замка, Тимонин пошел по темной стороне улицы и увидел, что тени эти приближаются, все четче вырисовываясь из дымки, приобретая знакомые очертания. Он узнал своего Соснина и старшего лейтенанта Карманова, кругло перекошенного от перевязки, от подвешенной под полушубком руки, узнал и немца в куцей шинелишке и фрицевской кепчонке. К удивлению Тимонина, был с ними и немчонок, шел не впереди, а рядом, как равный. Было во всем этом что-то новое, непонятное, а потому тревожное.
— Франц согласился вернуться к своим, — сказал Карманов, увидев комбата.
— Что значит согласился? Он ведь затем и выходил оттуда, чтобы вернуться. Почему это вы вдруг решили помочь ему?
Фраза звучала двусмысленно, но старший лейтенант, казалось, не обратил на это никакого внимания.
— Так лучше для дела.
— Это вы считаете?
— Я и начальник нашего отдела майор Дмитриенков. Мы связались по радио. На эту операцию получено разрешение.
Тимонин посмотрел на своего начальника штаба. Соснин молча кивнул: да, мол, такое разрешение получено.
— Но этот немчонок нужен мне как «язык».
— Все, что знает, он рассказал.
Соснин снова кивнул.
— Чего киваешь? — взорвался Тимонин. — Говори толком.
— Рассказал, — опять кивнул Соснин.
— План этого проклятого замка? Входы-выходы? Калитка, что за ней?..
— Калитка — единственный оставленный выход. Подорвать дверь можно, но за ней — каменный мешок. Многих положим.
«Людей жалеет, не в пример некоторым», — вспомнил Тимонин слова командира полка. Он-то всегда думал о себе как раз обратное. Война, ужалеешь ли всех? Бывало, и на верную смерть посылал людей. Сам бы пошел, да не имел права. Где он углядел жалость, командир полка? И теперь, как он думал, не было в нем жалости. Просто не видел он возможности пробиться в замок, а то уж давно бы приказал атаковать. Но ведь прикажет. Через смертный мешок калитки, а прикажет…