— Ждем, ждем, а прилетит один самолет и сбросит листовки. Вот будет номер! — послышался сзади голос сержанта Поспелова, разговаривавшего, как видно, с телефонистом.
Поспелов был ординарцем, но его все в батальоне называли адъютантом, и он вел себя соответствующе бесцеремонно.
— Один раз нам уже прислали «подкрепление». Почему бы и теперь такое же…
Тимонин сердито двинул горшок с цветком, и сержант каким-то своим чутьем угадал недовольство начальства, замолчал. Но мысль, зароненная им, теперь не давала Тимонину покоя. «А что, очень даже может быть… А этот говорун Карманов уже объявил о бомбежке. Вот будет смеху, когда мы без бомбежки начнем прыгать под стенами. Смеху сквозь слезы. Поскольку тогда-то уж наверняка гитлерюгенды начнут отбиваться по-настоящему. Это только так говорится — подростки, а на самом деле — безжалостные звереныши, не прощающие тем, кто смешон».
Он крутнул телефон, потребовал Соснина.
Соснин находился в будке у реки и должен был руководить боем оттуда. Тимонин сам так распорядился, посчитав, что его место на НП, откуда лучше видны все подходы к замку. А теперь ему хотелось туда, где лежали, изготовившись к броску, штурмовые группы. Теперь ему казалось, что на НП он окажется как бы отстраненным от боя.
— Как там у тебя?
— Все в порядке, — ответил Соснин. — Ждем.
— Ракетницы заряжены?
— Так точно, у всех красные ракеты, проверил.
— Наблюдатели?..
— Наблюдатели на месте… Да не беспокойся, комбат, не проглядим.
— В доме тихо?
— Тихо. Были какие-то выстрелы, но это там, внутри.
Тимонин хотел сказать, что это, не иначе, расстреливали Курта Штробеля, но вспомнил, что были другие выстрелы, когда тоже думалось, что расстреливают Курта Штробеля, и промолчал. Положив трубку, он подошел к окну. Ничего не изменилось ни в поле, ни в замке. Разве что заря стала шире, совсем избагровелась от натуги, как перед родами. Замок был подозрительно тих. И вообще после того, как туда ушел Штробель, что-то изменилось. Всю ночь оттуда светили ракетами, а теперь их нет ни одной. Посветлело? Но ведь и ночью было светло от полной луны. И не стреляют из окон, хотя всю ночь тешились стрельбой…
— Товарищ капитан, глядите!
Сержант Поспелов показывал на самый верх замковой башни. Там мельтешило на ветру что-то розовое.
— Красный флаг вроде?
Но Тимонин уже понял, что это такое, и обрадовался и тут же похолодел от новой мысли.
— Не красный, а белый, заря подсвечивает, — сказал он, хватаясь за телефон. — Соснин, видишь? — крикнул в трубку.
Соснин словно и не отходил от телефона или только что сам подошел к нему, — ответил сразу, не ответил, закричал взволнованно:
— Самолеты идут, слышно!.. И они выходят!
— Кто выходит?
— Они, из калитки, с белым флагом…
Не опуская трубки, Тимонин другой рукой ударил по раме. Стекла осыпались, и он сразу услышал низкий отдаленный гул. Словно громы гремели за краем неба.
— Давай зеленые! Зеленые ракеты давай!
— А если…
— Бегом к замку! Оттуда должны быть ракеты. Зеленые!
В нем самом билось это «а если!», и он, словно боясь сомнения, выхватил у сержанта ракетницу, переломил, выкинул картонный патрон с красными пупырышками на пыже, вставил другой — с зелеными и выстрелил в окно.
— Поспелов! Хватай зеленые ракеты и к замку! Стреляй непрерывно, чтобы с самолетов видели, не перепутали… У кого еще ракетницы? Бегом за ним!
От НП побежали трое, Тимонин даже не разглядел, кто еще кроме Поспелова. На белом поле темные фигуры выделялись четко, как мишени. А навстречу, обтекая стену замка, выползала редкая растянувшаяся колонна людей, на глаз — человек пятьдесят. В голове эта колонна уплотнялась. Тимонин разглядел в бинокль белый флаг или, во всяком случае, что-то белое, привязанное к палке, в руках впереди идущего долговязого парня, а за ним четверых с носилками. Видно было, что носилки эти тяжелые для них, парни гнулись, спотыкались.
А гул уже был отчетлив и черточки самолетов хорошо различались на фоне светлой зари. Много их было, очень много, и по низкому надсадному гулу определялось, что гружены они под самую завязку.
Люди, идущие от замка, сбились плотнее и побежали. Приостановились, увидев бегущих навстречу бойцов, но, когда те пробежали мимо, снова затрусили через поле, оступаясь на неровностях, проваливаясь в занесенные снегом ямины, то и дело падая.
От массы самолетов отделилась небольшая группа — штук девять, — пошла по широкой дуге к замку. Тимонин замер: вдруг сверху не разглядят цвета ракет? Теперь уж немцев там нет, теперь свои у замка. Ноги мелко и противно дрожали: хотелось самому побежать туда, в поле. Он ухватился за раму и так стоял, смотрел.