— Не хлопай холодильником! — крикнула из комнаты жена. — Это тебе не автомобиль!
Нелька что-то промычала набитым ртом и выскочила на лестницу. Сердитый на себя за то, что не смог отказаться от встречи с Борисом, не смог возразить Нельке, Александр спустился вниз, нарочито медля, начал отпирать дверцу автомобиля. Нелька нетерпеливо топталась с другой стороны, дергала ручку дверцы. Когда освободился запор, она быстро, словно ее там кусали собаки, нырнула на переднее сиденье, треснула дверцей.
— Не хлопай, это тебе не холодильник, — проворчал он.
— Ну родители!
Нелька захохотала так заливисто, что он сразу простил ей и тоже засмеялся тихо, счастливо. Когда смеялась, Нелька напоминала жену. Точнее, ту девчонку, в которую он влюбился двадцать лет назад. Влюбился как раз за такой вот смех. Но, став женой, его Татьяна никогда больше так не смеялась. И вот теперь это возмещала Нелька.
Бориса увидели, еще когда пробирались по забитому машинами Кузнецкому мосту. Едва Александр приткнул свой «Запорожец» к тротуару в тихой соседней улочке Жданова, как Борис уже открывал снаружи дверцу. Он втиснулся в машину, сдвинув Нельку.
— Что у тебя стряслось?
— Это в двух словах не расскажешь, — сказал Борис, покосившись на Нельку. И Александр понял: предстоит мужской разговор.
— Ты хотела выскочить, — напомнил он дочери.
— Еще успею.
— Посидим где-нибудь? — предложил Борис.
— Где посидим?
— Это же центр, тут полно ресторанов.
— Так я же за рулем.
— Э-э, можешь не пить.
— В чем хоть дело-то? Женился, что ли?
— Пока нет.
— Пока! Это уже кое-что, звучит обнадеживающе.
Борис был закоренелым холостяком, жил одиноко в своей крохотной кооперативной квартирке, и сколько ни приводили к нему невест, все уходили ни с чем.
Нелька, изогнувшись змейкой, скользнула на заднее сиденье.
— Тебе не кажется, что пора уже уходить? — напомнил ей Александр.
— Куда? — наивно удивилась она.
— Откуда я знаю?
— Не знаешь, а говоришь.
— Пускай сидит, — засмеялся Борис. — А мы пойдем.
— Что я вам, сторож? Я тоже пойду в ресторан.
— Не рано тебе по ресторанам-то ходить?
— Не рано. А то пригласят меня, а я не знаю, что там и делать.
— Кто пригласит? — спросил Александр.
— Кто-нибудь.
— Твоя мать до двадцати лет ни разу не была в ресторане.
— Моя мама в двадцать два года уже меня родила, — возразила Нелька.
— Да шут с ней, — сказал Борис. — Пускай идет.
— Мерси!
Александр промолчал. Он бы не возражал, да ведь Нелька не утерпит, сегодня же похвастается матери, и придется ему давать ответ дома по всей строгости.
— А, семь бед — один ответ! — махнул он рукой.
Ближним рестораном был «Берлин». Но там на дверях висела табличка: «Обслуживаются интуристы». В приоткрытых дверях стоял швейцар, солидный, как генерал в отставке.
— Энтшульдиген зи, битте![1] — сказал Александр.
Дверь приоткрылась.
— Майн фройнд мёхтет хир миттагэссен. Гештатен зи?[2]
Он шагнул в дверь, оттеснив швейцара, вынул из кармана шариковую импортную авторучку, купленную накануне.
— Битте, презент[3].
И прошел мимо зеркал к входу в зал. Услышал сзади жалобный писк:
— Па-а?!
Оглянулся. Швейцар держал дверь, загораживая Нельке вход.
— Дас ист майне тохтер[4].
— Пардон, — сказал швейцар и пропустил Нельку.
Ресторан был наполовину пуст. Они заняли столик, на котором не было таблички с надписью «Reserviert». Но подошел метрдотель и попросил их пересесть за другой столик.
— Майн фройнд, — снова начал он. Но Борис как-то по-особому подмигнул ему, и он сразу понял: метрдотеля надо послушаться. Потому что потом, кто бы что ни сказал, можно будет ответить: нас сюда посадил сам метрдотель.
— Ну ты даешь, па! — восхищенно прошептала Нелька, когда они успокоились за другим столиком. Собственно, это был даже не столик, а столище: по ту сторону широкой белой скатерти стояло еще четыре тяжелых стула. Нелька тотчас взгромоздила на эту белизну свою суму, но, видно, сама поняла, что ей тут не место, скинула сумку на стул. — Как ты хорошо по-немецки-то!..
— В школе надо как следует учиться, — назидательно сказал Борис. — Твой отец всегда был отличником. Поэтому он такой везучий.
— Ты везучий, па?
— Ему лучше знать.