Уже упоминалось, что Вера проживала в бывшем купеческом доме, однако, кроме старорежимных, вокруг располагалось множество и более поздних построек. По своему внешнему виду местность напоминала картину Поленова «Московский дворик» – даже купола допотопной церквухи голубели над окрестностями.
В целом район мог бы быть обозначен как трущоба, однако таковой не являлся, поскольку контингент населения, проживающего здесь, подходил под определение «средний класс». Это сегодня он стал средним, а раньше именовался вначале пролетарским, потом – рабочим классом, правда, с вкраплениями разного рода совслужащих. Помимо трудящихся близлежащих заводов и фабрик, здесь обитали инженеры тех же предприятий, учителя, врачи и даже дирижер Сорочинского театра оперы и балета. Имелись в райончике, со стародавних пор известном как Кладбищенская застава, и представители люмпен-пролетариата, по-нынешнему «маргиналы».
Жили, в общем-то, не то чтобы дружно, но в основном без скандалов, поскольку были спаяны, вернее, споены многолетним знакомством. В последние годы на территории Кладбищенской заставы появилось несколько строений в средневековом замковом стиле, принадлежавших новым русским купчинам. Тем не менее и это обстоятельство не поколебало патриархальных нравов. Хотя когда владелец одного из замков колбасник Петюнин попытался самовольно прирезать к своей и без того солидной латифундии еще десяток соток за счет детской площадки, ночью спалили его любимый джип. И хотя у колбасника имелся еще один внедорожник, попытки расширить поместье он благоразумно оставил. Но хватит об аборигенах. Поговорим лучше о Вере Карловне Воропаевой.
Вере недавно стукнуло двадцать три года. Она являла собой тип длинноногой, довольно привлекательной, хотя и несколько бесцветной блондинки, после окончания местного педвуза работала в местной многотиражной газетке «Путь наверх» (бывшей «Путь к коммунизму») и больше всего на свете хотела выйти замуж. Вера проживала одна в двухкомнатной квартире, поскольку ее матушка отдала Богу душу два года назад, а батюшка лет пятнадцать как покинул семейство, якобы завербовавшись «на севера», и с тех пор сгинул, оставив Вере в наследство опасную бритву фирмы «Золинген» с костяной ручкой и фотоаппарат «ФЭД». Ни бритвой, ни «фэдом» Вера никогда не пользовалась, а об отце у нее остались весьма смутные воспоминания. Ей помнились колючий подбородок, взлохмаченная шевелюра и исходивший изо рта специфический запах.
Квартирка, в которой жила наша героиня, была, как уже сказано, маленькой, без особых удобств, но весьма уютной. После всех перестроек в доме, как ни удивительно, сохранилась печь-голландка, гревшая еще дореволюционного богатея, который любил прислоняться задницей к ее кафелям. А кафель, которым было облицовано это чудо печного искусства, был ей под стать, тоже голландский, бело-голубой, разрисованный парусными кораблями и молочницами в высоченных чепцах. Сему памятнику дельфтского фаянсового промысла цены не было. К Вере уже наведывались шустрые молодчики, предлагали хорошие деньги за плитки и обещали «совершенно бесплатно» облицевать печь новыми изразцами, но Вера неизменно отказывалась. Она не без оснований считала, что именно бело-голубые плитки придают квартире ее неповторимый облик. Кроме печки, в парадной и одновременно жилой комнате высился древний диван с валиками, высокой спинкой и полкой, с которой только после смерти матери Вера убрала семь мраморных слоников, якобы приносивших счастье; под потолком розовый абажур из синтетического шелка, темно-красный ковер на стене и пузатый комод, на котором, обрамляя овальное зеркало, громоздились многочисленные фарфоровые безделушки. Все в помещении дышало покоем и патриархальным бытом. Соседняя комнатушка, вдвое меньше первой, метров эдак в десять, служила Вере спаленкой. Голубенькие занавески, розовое покрывало на кроватке, на полу вытертый коврик бордовых цветов, на стене вырезанные из журналов картинки, изображающие группы «На-На» и «Премьер-Министр», певцов Глызина и Маршала и каких-то знойных юношей неизвестного происхождения, сидящих на мотоциклах. Еще в спаленке, занимая почти все оставшееся место, присутствовал здоровенный агрегат фирмы «Тошиба», являвшийся одновременно магнитофоном и приемником. Несмотря на изрядные размеры агрегат имел статус переносного, хотя и был почти неподъемен. Вера не чаяла души в этой самой «Тошибе», стряхивала с него каждую пылинку, а когда не пользовалась, заботливо укрывала электронного монстра вышитой салфеткой величиной с детское одеяльце.
Если говорить откровенно, Вера бывала в своей уютненькой квартирке не так часто. Большая часть ее девичьей жизни проходила в редакции газетки «Путь наверх», которая находилась на другом конце Сорочинска, и до нее приходилось добираться не менее часа вначале на «маршрутке», а потом пешком. Дома скучно, даже тоскливо, а в редакции – веселее не бывает. Здесь жизнь, что называется, бьет ключом.
Постоянное оживление, даже сутолока в небольшом помещении редакции держали «в тонусе» довольно ограниченный штат сотрудников, состоявший из редактора, именовавшегося «главным», ответственного секретаря (он же «выпускающий»), трех журналистов, редактора по рекламе, корректора, оператора компьютерного набора, охранника и технички. Выходил «Путь наверх» два раза в неделю, но толчея в редакции не прекращалась ни день ни ночь. По ее пяти комнатам носились многочисленные рекламодатели, общественные корреспонденты, работавшие «за спасибо», просто праздные посетители, приходившие сюда в основном чтобы поскандалить… Время от времени в редакции устраивались праздничные мероприятия, причем по самым разным поводам, будь то хоть День мелиоратора, хоть церковный праздник Сретения Господня. А уж именины, крестины или чей-нибудь уход из жизни отмечались неукоснительно. И нужно заметить, без особых возлияний. Откроют иной раз бутылочку-другую сухого винца, а чаще пробавляются пивом или, того проще, чаем. Ну, конечно, тортик, пирожные, конфеты… Но и без алкоголя мероприятия почти всегда удавались. Возможно, происходило это потому, что народ в редакции работал молодой, склонный к юмору, а то и к здоровой сатире. Здесь не подкладывали на стул коллеге резиновую штучку, которая, когда на нее садились, издавала неприличные звуки, не привязывали к хвосту редакционной кошки пустую жестянку, не требовали от женской части коллектива изобразить групповой стриптиз. Нет! Веселились вполне достойно, танцевали, пели… резвились скромно, но со вкусом. Тон задавал обычно «главный», упитанный господин «чуть за тридцать», величавшийся Павлом Борисовичем Величко и очень любивший пирожные «Наполеон».
– А что, старики, не устроить ли нам сегодня небольшой междусобойчик?! – во всеуслышание заявлял он обычно в пятницу, после обеда.
Коллектив охотно шел навстречу пожеланиям начальства. Двое-трое сотрудников немедленно снаряжались в магазин, где закупалась необходимая провизия (в том числе и штук десять «Наполеонов»), а также прохладительные и горячительные напитки. По возвращении гонцов сдвигались и накрывались столы, расставлялись бутылки и закуски, и праздник начинался.
За Верой непременно ухаживала вся мужская часть коллектива газеты, начиная от Павла Борисовича и кончая охранником Валерой. Была она девицей высокой, длинноногой, что называется, статной, да к тому же натуральной блондинкой. Внешностью наша героиня несколько напоминала молодую актрису Чурикову в фильме «Неуловимые мстители», но это обстоятельство только придавало Вере определенный шарм. К тому же наша героиня прилично играла на гитаре, да еще и пела хрипловатым контральто цыганские романсы и уличные песни. (Однако в повседневной жизни голос у нее был не низкий и отнюдь не хриплый.) Словом, длинноногая корректорша являлась душой компании. Тут нужно отметить: ухаживания коллег девушка принимала охотно, но дальше игривых объятий в полутемном уголке под лестницей или дружеских поцелуйчиков дело не шло. И вот почему.