В течение этого времени Хэд ходил между турбокомпрессором и аппаратами, весьма внимательно прислушивался к работе их и смотрел на показания измерительных приборов, стрелки которых почти не отклонялись от раз принятого положения.
Даже для неавторитетного в этой области наблюдателя, каким был инженер Комов, становилось почти очевидным, что испытание протекало благоприятно.
Своеобразную тишину испытательного зала не нарушал ни один резкий звук, слышалось только гудение электрического тока в моторе и низкий ток от вихря проносившегося между лопатками газа; сквозь эти мягкие и своеобразные шумы из глубины громадного зала доносились звуки дождя, орошавшего конденсатор, и от работы вентилятора, но ничто не врывалось диссонансом в этот спокойный и уверенный хор могучих рабочих шумов.
Когда контрольная часовая доска показала ровно 10.00, Хэд снова нажал кнопку арретира.
— Испытание кончено, — сказал он, — мистер Руддик, пришлите ко мне все диаграммы. По-видимому, мы получим еще более благоприятные результаты, чем в прошлый раз.
Комов был очень заинтересован ходом испытания и сердечно благодарил Хэда за все, что он сообщил ему о холодильных машинах.
— Кстати, зайдемте и в металлографическую лабораторию, — предложил Хэд. — Надо там получить еще некоторые данные об исследованных свойствах нового сорта стали, до и после работы ее.
— С большим удовольствием, сэр.
В лаборатории их встретила Чарская.
В лаборатории их встретила с веселой улыбкой Чарская, одетая в рабочий костюм, в котором можно было заметить изящество, поскольку оно возможно в рабочем костюме.
Чарская подобно остальным женщинам своего времени не отказалась от ношения волос, но стригла их так, что напоминала собой хорошенького пажа королевы средних веков.
— Вы наверно, сразу узнали своего соотечественника, — сказал Хэд и представил ей инженера Комова. — Вы, русские, всюду чувствуете себя чужими, между тем как мы — представители реального, несколько прозаического народа, даже на чужбине считаем себя, как дома. Поэтому я полагаю, что вы оба рады встрече, и каждый из вас представляет для другого символ далекой родины, к которой вы, ирреалисты, питаете какую-то мистическую любовь.
— Каждый человек, народ и раса, — заметил Комов, — является следствием воздействия многих властных причин, тех факторов, которых нельзя произвольно уничтожить, и поэтому мы, русские, не можем быть другими и отрешиться от тех качеств, которые вам, народам Америки, непонятны, несвойственны и чужды.
Чарская посмотрела с одобрением на Комова, и ее голубые глаза засветились теплыми лучами, проникая в сердце и согревая его какой-то душевной теплотой.
— Мистер Комов, сейчас не время для беседы, хотя бы и приятной, — мило заметила она, — я думаю, что вы пришли по делу, и поэтому я к вашим услугам. Вы наверное желаете получить еще некоторые данные о новом сорте стали?
— Да, мисс, — и Хэд прошел в зал, где стояли машины для испытания образцов стали, и задал ей ряд вопросов о полученной вязкости материала.
Комов в это время рассматривал диаграммы со странными кривыми, которые походили на извивы горной тропинки, то поднимаясь вверх, то круто обрываясь, как бы играя неожиданными поворотами. Эти кривые изображали «переживания металла» при тех инквизиционных пытках, которые устраивала для них Чарская, растягивая бруски стали, раздробляя их, изгибая или заставляя носиться в безумном вихре десятков тысяч оборотов в минуту.
Через несколько минут Хэд окончил деловую беседу с Чарской, и она, провожая их до пределов своей лаборатории, сказала Комову с приветливой улыбкой:
— Я буду иметь 20 свободный день. Если вы тогда тоже не будете заняты, то мы могли бы встретиться и поговорить о нашей далекой России; я уже несколько лет совершенно ничего не знаю, что там делается. А к газетам Америки я отношусь недоверчиво.
— О, благодарю вас, буду бесконечно рад, — и Комов, не зная постановления Медицинского Конгресса об отмене рукопожатий, с чувством глубокой признательности порывисто пожал ее тонкую руку.
— Вот вам адрес и номер радиофона, а пока меня ждет моя работа, до свиданья, — и Чарская легкой походкой скрылась за испытательными машинами.
В руках Комова осталась тонкая алюминиевая пластинка с надписью: