В этих научных учреждениях шла упорная настойчивая работа выдающихся ученых, которые изучали еще непонятные явления и разгадывали тайны все еще сопротивляющейся человеку природы…
Профессор как-то внезапно оборвал свою своеобразную лекцию и торопливо сказал Комову, показывая длинные желтые зубы.
— Мне не удалось окончить, сейчас будет город Эдисон, куда я еду, — и он быстро направился к выходу.
Действительно, через несколько минут поезд внезапно остановился и помчался затем с прежней быстротой в надвигавшуюся тьму знойного вечера.
Комова укачивало от быстрой езды, и он невольно погрузился в какую-то дремоту с милыми сновидениями, в которых участвовала Чарская и ласково кивала ему головой.
А поезд электрической железной дороги продолжал «пожирать пространство» и приближать волновавшее его свиданье.
VI. В Бостонском парке
Комов отправился на утреннюю прогулку в самом радостном настроений. Еще бы! Сегодня ему предстояло свидание с Чарской.
Он зашел в кафе, сплошь убранное тропическими растениями. По стенам висели огромные зеркала, которые увеличивали число деревьев и создавали иллюзию тропического леса.
Просмотрев газеты и журналы, Комов повернулся, чтобы переложить их на соседний свободный столик.
Из-под пальмы на него смотрело раскрасневшееся от жары лицо с растрепанной бородкой и густыми волосами, которые разметались в поэтическом беспорядке.
— Да ведь это я сам, — сказал он себе, рассмеявшись. — И в таком виде я хотел отправиться на свидание! Хорош бы я был. Нет, я в Америке, надо быть американцем, а то меня примут за «адамита». Итак, долой волосы и бороду.
Комов быстро отыскал парикмахерскую, где его встретили шумно и весело.
— Кто это? Раскаявшийся адамит, — раздался ряд игривых замечаний.
На лице Комова по-прежнему играла добродушная улыбка.
— Будьте добры, сэр, — несмело обратился он к мастеру.
— Через две минуты вы не узнаете себя, — был краткий ответ, и его разложили на каком-то высоком операционном столе.
— Пусть со мной делают, что нужно, — подумал Комов и дался в руки оператора.
Голову его смочили сначала какой-то освежающей жидкостью, затем по ней быстро забегал валик с ножами, которые косили волосы, как траву на газоне.
— Закройте глаза и рот, — приказали Комову, и поворотом стола окунули голову в шипящую пену. Он почувствовал шуршание нескольких безопасных бритв. Затем голова его очутилась под душем и сильной струей воздуха, которая мгновенно высушила ее.
— Готово, сэр, — весело произнес оператор.
— Вот так штука! Что бы сказала моя покойная бабушка, — вырвалось у Комова, когда он снова увидел себя в зеркало.
— А как будто легче голове стало, — признался он.
Вернувшись в отель, Комов переоделся в новый, более изящный костюм «Фриго» и, немного отчего-то волнуясь, вызвал Чарскую по радиофону.
— Это вы, мистер Комов, — приветливо говорила она, — вы не забыли, что мы хотели встретиться сегодня, я очень рада. Приезжайте.
— Я сейчас же прилечу к вам, — ответил радостно Комов.
— Лететь не советую, у меня нет площадки для аэро. Ведь я живу очень скромно. Лучше отправляйтесь подвесной дорогой до линии М.
— Отлично, — крикнул он и через минуту уже выходил из отеля.
Чарская повернула рукоятку радиофона и внимательным взором осмотрела свой уютный кабинет с репродукциями произведений любимых художников и небольшой библиотекой.
На легком японском столе около портретов ее родителей виднелась изящная ваза с пышно-золотистыми хризантемами.
Листы бумаги с начатой научной работой и чертежи различных диаграмм, — все было приведено в порядок и аккуратно сложено около диктофона.
Кресло перед столом было причудливого вида, патент Компании «Сиди-лежи», и по желанию быстро и просто превращалось в постель.
К кабинету примыкала небольшая столовая, которая, благодаря электрической плите, соединяла в себе и кухню. В стенных нишах были устроены шкапы для запасов провизии. Охлажденный воздух, получаемый от холодильной подстанции пригорода Бостона, гарантировал сохранность пищевых продуктов в шкапах и, кроме того, давал возможность понижать температуру во всем маленьком домике, который занимала Чарская.
Над столовой находилась еще миниатюрная ванная и комнатка для прислуги — старого китайца Чао-Шун-Шена, который был в течение десяти лет слугой в доме ее родителей и остался после их смерти доживать при ней свои дни, проявляя безграничную преданность и заботливость.