Когда Тома с большими предосторожностями доставили в особняк и уложили в постель, Бик приказал негру Джо никого не допускать к нему для разговоров и выключить радиофон.
Джо молча кивал своей крепкой головой, которой, казалось, можно было проломить стену, и гневно сжал могучие кулаки в обиде за болезнь своего доброго господина.
А к вечеру вся Америка и весь мир уже знал о болезни Тома и понимал опасность ее для Колтона.
На всех перекрестках автоматические фонографы среди последних новостей выкрикивали бесстрастным «механическим» голосом: «У инженера Хэда — острое переутомление… Благодаря слабости сердца, доктора опасаются за работоспособность его. Болезнь Хэда — угроза благополучному окончанию „Колтона“».
Однажды вечером, когда только что ушел доктор Бик, и Том впал в легкое забытье, на площадку особняка опустился аэрокэб.
Из него легко выпрыгнула молодая женщина и, не вняв заявлению Джо, что Хэда нельзя видеть, уверенно направилась в кабинет Тома. Она была хороша собой. Ее глаза с оттенком фиалки то вспыхивали изумрудными огоньками, то потухали и таили в себе великую усталость и грусть.
Дверь бесшумно открылась. В кабинете был полумрак. У окна на низкой софе она увидела Тома, на бледном лице которого чувствовалось так много перенесенных страданий.
Она осторожно приблизилась. Том спал тревожным сном. Он во сне отдавал какие-то приказания, делал расчеты, часто произносил слово «Колтон».
Невольно она опустилась близ него на пол и стала вслушиваться, боясь потревожить его.
— Бедный, милый Том. Не легко далась тебе жизнь, и, может быть, я виновата в этом, — тихо произнесла она, пристально рассматривая дорогие и когда-то близкие ей черты лица.
Том как будто успокоился и спал спокойнее. Вдруг до слуха ее донеслось имя, которое стал шептать Том.
«Мое имя, мое имя», — радостно подумала она и припала к руке Тома, взволнованная, не в силах сдержать своих слез.
— Мод, — сказал он вслух и открыл глаза.
— Да, это я, мой милый, я здесь с тобой.
Том, не понимая действительности, считая все сном, некоторое время старался прийти в себя и нажал кнопку электрического звонка.
В дверях кабинета моментально появилась фигура Джо.
— Что угодно, сэр? — спросил он.
— Кажется, я заснул немного, Джо, освети кабинет.
От яркого света он зажмурил сначала глаза и застыл от радости и изумления, увидев около себя Мод.
— Мод, Мод, — вырвалось у него торжествующим криком, и он опять упал на софу, разрыдавшись от счастья.
А Мод ласково говорила ему простые слова, которые так приятны любящему сердцу:
— Милый, милый, нам будет хорошо. Ведь я с тобой. Теперь тебе легче, да? Со слезами уходит и горе и страдание. Милый мой, будь спокоен, я никогда тебя не оставлю.
Джо наивным сердцем своим почувствовал важность происходившего и, еще не разобравшись в своих догадках, ушел, оставив их вдвоем.
На следующее утро доктор Бик был приятно поражен переменой к лучшему в здоровье Тома.
— Ну, теперь выздоровление пойдет быстрым шагом, — смеясь сказал он, — медицине помогает то, что творит чудеса, что сильнее всего.
Мод трогательно и нежно ухаживала за Томом и оберегала его от всяких волнений. Когда наступали сумерки, они не зажигали света, а тихо в полутьме говорили о том, что пережили за время разлуки.
— Знаешь, Том, — говорила Мод, — мне кажется, что мы никогда пе разлучались, и то, что произошло за эти семь лет, — только тяжелый кошмарный сон. Все это так странно, загадочно и выше нашего понимания. Когда ты раз был занят на заводе, я в порыве тоски и одиночества носилась одна на своем любимом аэро. Вдруг я заметила, что мотор так сильно нагрелся, что необходимо было опуститься, чтобы охладить его. Я очутилась на дворе небольшого особняка, откуда вышел привлеченный жужжанием моего мотора молодой человек с какими-то необычайными глазами, так они сразу стали на меня действовать.
Это был Диего Гонзалес, богатый скотопромышленник из Аргентины, который приехал по делам в Нью-Йорк и навестил здесь своего родственника.
— Завтра я уже еду обратно, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы отправились со мной. Это так будет.
Я сначала сочла его за сумасшедшего, но его глаза заставляли обо всем позабыть и подчинили меня своей воле.
Том, ведь я не виновата, если так велика сила гипноза. Одним словом, через неделю я была в необъятных Южно-Американских прериях, по которым мы любили мчаться на горячих конях.
Диего окружил меня нежными заботами, угадывал мое малейшее желание, но он был все-таки деспот, и я его ненавидела за это. Повсюду за мной следили, я была его пленницей.