Мод так мило дула губки, что Том соглашался с ней и, надо сознаться, был доволен сложившимися обстоятельствами.
XI. Монтаж холодильного оборудования
Бесконечной вереницей над Колтоном проносились вагонетки подвесной дороги, которые особыми щупальцами крепко держали огромные пучки труб. Эти трубы служили для испарения в них холодильного агента и производства этим охлаждения.
Целые батальоны монтеров разбирали их, гнули, соединяли и в оставленных для этого пространствах круговой стены образовали прихотливо извивающиеся змеевики для воздухоохладителей.
Как только заканчивался монтаж змеевиков одного из воздухоохладителей, Комов испытывал всю систему на громадное давление воздухом, чтобы убедиться в прочности соединения труб. Все подозрительные места покрывались особой жидкостью, которая ясно обнаруживала малейшие неплотности.
Одновременно с змеевиками прибыли в Колтон лопасти громадных вентиляторов, за сборкой которых Комову очень помогал еще крепкий старик Томсон.
Комов при совместной работе с ним быстро оценил и полюбил его. Он узнал, что старик Томсон одинок, и что единственным утешением его была внучка, славная десятилетняя девочка Элли.
— Элли хорошо учится, — рассказывал он Комову, — она радует мое сердце. Право, вам покажется смешно, она смотрит на меня как на маленького и рассказывает мне сказки о прошлом человечества. А я, не скрою, очень люблю их слушать.
Через месяц энергичной работы был уже вполне закончен монтаж двадцати семи воздухоохладителей и произведено тщательное испытание на неплотности в трубах и на количество прогоняемого вентиляторами воздуха. Исполненное составляло только незначительную часть всей необходимой работы.
Комов довольно часто заглядывал па центральную холодильную станцию, где инженер Руддик устанавливал первый турбокомпрессор.
«Всеобщая Компания Электричества» доставила уже ряд мелких моторов для вентиляторов, а также последнее детище Леру — электродвигатель-колосс в 50 000 киловатт.
При установке моторов для воздухоохладителей Комов познакомился с Леру, который поразил его каким-то инженерным экстазом и видом «приговоренности».
Комов так говорил о нем Чарской, с которой старался видеться при всяком случае:
— Мне кажется, у Леру бывают минуты невыразимого счастья, какое может дать творчество влюбленного в свое дело инженера, но зато он испытывает и великие душевные муки. Он живет такой обостренной жизнью, что часто в его переживаниях соприкасаются грани восторга и муки. Он чувствует какое-то «сладострастие страдания». Около него притаилась как будто смерть, овеявшая его своим крылом. Мне кажется, что он обреченный, и хотел бы, чтобы мои предчувствия не оправдались.
— Да, — произнесла задумчиво Чарская, — мир напоен страданьем и тайнами его; кто сумеет постичь эти законы и скажет, что они ему ясны и понятны? А внезапное возвращение Мод, — как бы вспомнив что-то, продолжала она, — разве это не тайна и не своего рода чудо? Впрочем, вы наверно не знаете о личной драме Хэда?
И Чарская рассказала Комову загадочную историю исчезновения Мод и ее внезапное появление, которое возродило Хэда.
— Знаете, — говорила она, — Том Хэд — замечательная личность. Он так не похож на этих бездушных «наживателей долларов». В нем есть особенно ценное качество — это детская наивность его; он, несмотря на свои огромные познания и большой жизненный опыт, все-таки во многом — большой ребенок, с простой и ясной душой. Вы заметили, как он по-детски наивно вытягивает вперед губы, когда что-нибудь соображает? Нет, право, он мне так нравится.
Комов и Чарская очень жалели, что по условиям новой работы они были разлучены расстоянием в 700 километров, и свидание их было сопряжено с известными трудностями.
Они встречались иногда в Райтоне, который как раз был по середине пути между Бостоном и Колтоном.
Случалось, что Комов начинал тосковать о России и ему хотелось вернуться, но стоило ему только заглянуть в глаза Чарской, как он чувствовал обаяние их глубины и был счастлив ее близостью и тихими задушевными беседами.
— Надо принимать жизнь радостно, без упреков, и быть бесконечно благодарным за счастье жить, — говорил он. — Я благословляю судьбу за нашу встречу, потому что присутствие родственной души является щитом от неизбежных ударов судьбы, но когда любишь и любим, то горе — пол-горя, а счастье — счастье вдвойне. Но почему, скажите мне, все-таки человек всегда одинок? И чем выше поднимается он на вершины духа, тем дальше от него душа женщины.