Финн и сам не понимал, почему его одолевают глубокие раздумья, когда он занят каким-нибудь безумным делом вроде катания на глиссирующих катерах с внешней стороны борта, но факт есть факт.
Он сверился с часами, плотнее затянул штерт на горловине водонепроницаемого заплечного мешка и мысленно подготовился к следующему шагу. Предстояло совершить весьма хитрый маневр: на полном ходу отпустить корму катера и при этом не попасть под винты, потому что имелась очень даже ненулевая вероятность, что энергии толчка ногами не хватит для достаточного погашения импульса движения с уходом на приемлемую глубину, и тогда последним чувством, которое он испытает в жизни, будет боль, с которой лопасти рассекут его тело пополам.
Он сжался в тугую пружину, на счете «три» изо всех сил оттолкнулся от борта и, прогнувшись, нырнул вглубь, явственно ощущая силу притяжения бешено вращающихся винтов. Через несколько секунд он выплыл на поверхность и проследил за исчезающими ходовыми огнями катера. Затем осмотрелся, определил пеленг на цель и двинулся к берегу, мощно работая ластами.
Глава 12
Джерри Бэггер уже давно не покидал пределы Атлантик-Сити и редко пользовался собственным «лирджетом». Последний раз Бэггер был на борту самолета в связи с необходимостью попасть в Португалию и нанести визит злополучному Тони Уоллесу. В свое время у него имелась и яхта, однако ее он продал, потому что был подвержен морской болезни, а подобная слабость не вписывалась в заботливо культивируемый образ крутого бизнесмена. Если на то пошло, Джерри почти не выходил из своего казино; в последнее время только здесь он чувствовал себя более-менее комфортабельно.
По иронии судьбы хитрый и изворотливый Бэггер впервые увидел свет не в крупном городе, а на ранчо в Вайоминге, где его отец за нищенскую плату подвизался чернорабочим. Мать лишилась жизни из-за послеродовых осложнений, с которыми справились бы в любой больнице. Но он родился в месте, где в радиусе полутора сотен миль больниц не было, — и мать умерла. Отец Бэггера присоединился к ней года через полтора из-за инцидента, где фигурировали немалая доза виски и брыкливая лошадь.
Хозяин вайомингского ранчо меньше всего желал взращивать незаконнорожденного сопляка — родители Джерри не удосужились заключить брак, — и мальца сбагрили с рук, отправив его в Бруклин, к родителям матери. Именно здесь, в плавильном котле бетонных джунглей Нью-Йорка, а не на просторных лугах Вайоминга, Бэггер нашел свое жизненное призвание, к которому проявил недюжинный талант.
В конечном итоге он все же мигрировал на запад. По прошествии пятнадцати лет напряженного, чуть ли не круглосуточного заколачивания бабок, после поражений, когда он добрый десяток раз стоял на самом краю, Джерри наконец обзавелся собственным казино. И бизнес пошел до того успешно, что он, можно сказать, начал печатать деньги. А потом в дело вмешался его же горячий темперамент, и Джерри погнали из Вегаса, настоятельно посоветовав больше там не показываться. Каковой совет он добросовестно исполнял, хотя всякий раз, пролетая над вражеской территорией, устраивал небольшую церемонию, из иллюминатора показывая средний палец всему штату Невада.
Бэггер спустился из пентхауса на частном лифте, вышел на игорном этаже и пересек зал, набитый «однорукими бандитами», игровыми столами и тотализаторными кабинками, где любители азарта — от новичков до профессионалов — спускали денег больше, чем могли рассчитывать выиграть. Всякий раз, когда Бэггер замечал какого-нибудь ребенка, заскучавшего в ожидании, пока родители просаживают последний запас монет, он обязательно заказывал ему сандвичи, книжки или видеоигры, а в довершение всего совал в детскую ладонь двадцатидолларовую банкноту. После этого он бросал пару слов в мобильник, и кто-то из сотрудников тут же подскакивал к недобросовестным родителям, напоминая им, что хоть казино «Помпеи» и разрешает посещение с детьми, их полагается оставлять в специально отведенных помещениях, а не разрешать свободно разгуливать по игорному залу.
Бэггер с ходу был готов раздавить любого заартачившегося родителя, но с детьми так обращаться себе не позволял. Все изменится, когда им стукнет восемнадцать — по достижении этой вехи он не делал различий между людьми, — но от детей руки прочь. Жизнь взрослого человека и без того дерьмовая, считал он, пусть пока мелюзга порезвится. Такое отношение можно, пожалуй, объяснить тем, что сам Бэггер не ведал настоящего детства. Выходец из нищей семьи, свой первый рэкет он — девятилетний пацан! — организовал прямо в стенах многоквартирного дома, где обитал, и уже никогда не оглядывался назад. Трудное детство было главной причиной его успеха, хотя и оставило после себя глубокие шрамы. До того глубокие, что он о них даже не вспоминал.