Женевьева почувствовала, как земля уходит из–под ног, как все, во что верила, вдруг оказалось под вопросом.
– Ты единственный, кого мне когда–либо хотелось убить, – заметила она.
– Вот как? Ты больше не хочешь меня убить? Какой прогресс.
– Так ты пришел за мной по собственному желанию? Только не трепись об истинной любви – ты сам заявил, что я ничего собой не представляю.
Он повернулся на спину, и Женевьева смогла рассмотреть тень улыбки на его губах.
– Обидно, да? Что есть, то есть. Где ты провела последние три года, в каком–то монастыре? У тебя сексуальный опыт монахини.
– Я не хотела спать с тобой.
– Конечно, хотела. Ты просто на это напрашивалась.
– Я и впрямь тебя ненавижу, – яростно выпалила она. – Я знаю, почему ты пришел за мной. Тебе мало было превратить мою жизнь в ад, ты еще хотел поиздеваться подольше.
– Ага, – весело согласился Питер. – А теперь заткнись и спи, не то я разыщу кляп. По черт знает какой дурацкой причине я решил спасти тебе жизнь, и мне это лучше удастся, если я посплю.
– Я не просила…
– Заткнись, Дженни. Или я тебя заткну.
Ее заставила замолчать вовсе не угроза, угроза, которую, как знала Женевьева, Питер готов привести в исполнение. А то, что он назвал ее «Дженни». Это ее потрясло. Как всегда. За долгие годы он единственный из живущих на свете так называл ее, именем, которое связывалось у нее с нежностью и любовью. Наверно, долго Йенсену не прожить, учитывая его профессию.
Или же ей, если не даст ему выспаться. Ну и что из того, что ее обуяла бессонница, что она помешалась на всяких мелочах, включая мужчину на соседней кровати? Ну так она не собирается ничему придавать значение, в том числе и ему, неважно, сколько ей потребуется для того усилий. Только и остается, что лежать здесь, уставившись в запятнанный потолок, и ждать…
Женевьева уснула. Питеру было любопытно, не собирается ли она всю ночь бодрствовать, приставая к нему с болтовней. Эта женщина умела говорить: наверно, сказывалась адвокатская выучка, а он из тех людей, кто болтать не любит. По крайней мере, именно сейчас и именно с ней.
Питер не понимал, на кой черт он сознался, что приехал за ней исключительно по своему желанию. Уж лучше бы она думала, что он здесь по принуждению. Собственно, фактически это близко к истине. Что–то ведь заставило его явиться за мисс Спенсер, вырвать из лап опасности. Он просто не знал, что именно.
Совесть можно исключить. Такую роскошь Питер не мог себе позволить. И не сексуальная изощренность, хотя в этом вопросе он преднамеренно оскорбил Женевьеву. Она его боялась, не того, что он причинит ей боль, нет, а что затащит в постель. Вызовет у нее желание, сделает уязвимой. Питеру ничего не оставалось: чтобы смягчить эту нервозность, пришлось заверить, что его не интересуют ее длинные ноги и пышное тело.
Едва ли она ему принадлежала. И придется ее отпустить. Неприятный факт, который преподносит жизнь, часть его епитимьи. Впрочем, Питер сказал Женевьеве правду. Секс ничего особенного не представлял собой, просто тела творили, что им положено. Однако было в ней что–то еще.
Он оглядел ее в темноте. За две недели Женевьева немного похудела, судя по бедрам и груди. Какая жалость, он любил ее немодные формы, но, в конце концов, ему же легче. Она уже и так довольно причиняла хлопот, возбуждая его и лишая хладнокровия. Он было выбрал ей мешковатую одежду, попроще, чтобы она не так привлекательно выглядела, но эффект оказался прямо противоположным. Наверно, Питер мог завернуть ее в паранджу, как с сарказмом предложила она, и все еще хотеть.
«Ты не можешь ее иметь, – напомнил он себе. – Она под запретом. Ты уже разок с ней связался и все провалил. Она испортила тебе жизнь – тебе придется оставить ее в покое. Уж это ты ей должен».
Увы, совесть его не слушалась. И необходимости спать ему вовсе не было: несмотря на то, что плел Женевьеве, Питер обычно стремился сделать работу с наивысшей эффективностью, отдыхая очень мало. Ему предстояло закончить все до конца недели, как раз до двадцатого апреля, прерываясь лишь на короткий сон. Питер просто хотел, чтобы Женевьева уснула и оставила его в покое.
Но даже спящая в покое она его не оставляла. Он слышал, как она дышит, чувствовал каждое движение, пришлось отвернуться, чтобы не видеть, как поднимается и опадает от дыхания ее грудь.
Завтра он отвезет Женевьеву в Канаду в один известный ему безопасный дом. Питер прикидывал, не отвезти ли ее к друзьям в Северную Каролину, но в последнюю минуту передумал. Никто лучше Бастьена не защитит ее, но у того жена была беременна, и вокруг копошилась толпа родственников: несправедливо по отношению к старому другу подвергать опасности его семью. А по следам за Женевьевой идут неприятности. И он не почел необходимым надоедать Бастьену.