Их обоих трясло. Пока разум возвращался из яркой ненадежной дали, Питеру подумалось, что это малое утешение. Он уже знал, что пропал. Была надежда, что сумеет сохранить хоть часть себя, но в то мгновение, когда он поцеловал мисс Спенсер, в момент, когда пришел за ней, в ту первую секунду, когда увидел ее, гордо стоявшую в салоне Ван Дорна, Мэдсен уже знал, что грядет нечто подобное.
Лучше бы он умер.
Питер Мэдсен не из тех, кто любит, кто живет с одной женщиной, заботится о ней. Он рожден одиночкой, без связей и цепей. Единственное безопасное существование – даже если в конечном итоге оно тебя убивает.
Из тех, кто смог избежать такой участи, ему был известен только Бастьен. Но тот – редкое исключение: Комитет выбирал людей, сотворенных для другого образа жизни. Бездомных, бессердечных, бездетных. Только холодное одиночество и смертоносная эффективность.
И пока Питер тут лежал в тревоге, Дженни уснула: впервые с их знакомства ее тело расслабилось полностью. Не было ни признака смятения на ее спокойном лице, не сжимались бессознательно кулаки. Дженни так и лежала – раскинувшись, обнаженная, в глубоком сне, в кольце его рук, будто там ее законное место.
Может, так и есть. Однако Питер сомневался. Это убьет ее. Но сейчас он не мог ни о чем таком думать. Ровно на один час он собирается выкинуть абсолютно все мысли из головы, лишь лежать, погруженный в совершенное умиротворение, растекавшееся по телу, умиротворение, которого никогда больше не суждено испытать снова.
И агент Мэдсен смежил очи, прижал губы к гладкому лбу и провалился в сон.
Изобел Ламберт откинулась на спинку кресла, уставившись на крошечный экран устройства связи. Она все еще представляла самодовольную ухмыляющуюся физиономию Ван Дорна, и будь у мадам шанс, она бы вмазала по этой физиономии со всей силы. Но шанса такого не представилось.
Ультиматум был ясен. Вручить в собственные руки Гарри Ван Дорна Женевьеву Спенсер в течение тридцати часов, начиная с этого дня, девятнадцатого апреля. Иной вариант его не интересовал. Миллиардер чересчур обладал могуществом, чтобы устроить ему ловушку в такой короткий промежуток времени, и не блефовал. У них не было шанса, кроме как приготовить некое подобие обмена. Для Такаши, увы, было слишком поздно.
Ван Дорн нашел Комитет, деятельность которого велась в таком глубоком подполье, что многие годы его не мог никто раскрыть. Если Ван Дорн смог напрямую послать сообщение Изобел, то мог сделать что угодно, и им нужно быть готовыми ко всему. Появился самый лучший шанс остановить его раз и навсегда.
Мадам Ламберт убрала устройство в держатель. Рука дрожала, и мадам была рада, что никто ее не видит. Она столько работала над имиджем железной леди и не хотела, чтобы кто–то начал подозревать, что под идеальной маской Изобел Ламберт в конечном итоге просто человек.
От Питера еще никаких известий, возможно, он еще даже не получил сообщение, но она знала, каков будет ответ. Коротко, по существу. Одно слово «да» на заданный ужасный, но необходимый вопрос. Не то чтобы мадам ждала другого ответа. Оба знали, что альтернативы нет, иначе в вопросе не было бы нужды. Оба понимали, что предстоит совершить.
В верхнем ящике стола мадам Ламберт держала пачку сигарет как напоминание о своей железной воле. Семь лет назад она бросила курить, но каждый месяц заменяла нетронутую пачку новой, чтобы напомнить себе, что в любой момент может вернуться к этой привычке.
Она открыла ящик, вытащила сигареты и закурила, глубоко затягиваясь и воскрешая в памяти удовольствие. Никогда не избавиться, подумалось ей, от этой потребности курить.
Всегда подстерегает момент слабости, и вот ты снова на крючке.
Жаль, черт возьми.
Она повернулась к компьютеру, нажала несколько клавиш и вызвала личное дело Женевьевы Спенсер. Не впервой мадам посылать кого–то на смерть, но раньше это всегда были люди, которые на это подписывались, кто знал риск и представлял себе, что есть опасность, и шел добровольно, по своему выбору.
Никогда ей не приходилось давить на невинную жертву.
Мадам не сомневалась, что женщина согласится. Если не согласится, то у нее не будет шанса жить свободно, в безопасности. И кроме того, мадам знала, что та сделает все, что попросит Питер: Изобел подсказывали это инстинкты, которые вознесли ее в первые ряды их опасной профессии. Женевьева Спенсер до безумия, безнадежно влюблена в Питера Мэдсена, и если он попросит ее пойти безоружной в гущу битвы, она это сделает. А если будет сопротивляться, он ее уговорит.
Насчет Питера мадам была не так уверена. Она знала его долгие годы и никогда не видела, чтобы он связался с кем–то вне Комитета. Он воспитал в себе ледяную натуру и держался подальше от запутанных отношений: даже его короткая женитьба являла собой образец холодности и стерильности – по словам агента, которого послали сыграть роль брачного консультанта. Питер не знал об этом, а если бы знал, ему бы было все равно. Он понимал, как делаются подобные вещи. Вот почему он позволит Женевьеве Спенсер пойти на такой неприкрытый риск. Потому что придется так сделать.