Нет, забудь. Наверно, он опять свалил бы ее на пол, и раз уж она оценила его предел прочности, то использовать его против себя ей не нравилось. Женевьева ждала, когда Питер к ней придет. А он придет непременно. Потому что хотел ее так же, как она его. Это не имело смысла, но она знала, что так обстоят дела, и напевала, пока намыливалась последними остатками мыла.
Женевьева подумывала было снова завернуться в простыню, но вообще–то она наслаждалась, как Питер снимал с нее одежду, и ей хотелось снова испытать это наслаждение. Она зачесала назад влажные волосы, посмотрела на себя в зеркало и засмеялась. Прошлым вечером она была похожа на бледную мокрую мышь. Сегодня же выглядела энергичной и живой. И счастливой.
Как может такой человек, как Питер Мэдсен, сделать ее счастливой? Бессмысленно. Тем не менее правда.
Женевьева вышла из полной пара ванной и резко остановилась. Питер вернулся – на телевизоре стояли два картонных стаканчика кофе. «Старбакс». Как же она любит этого человека!
За исключением этого, Женевьева не знала, о чем говорить. Питер даже не смотрел на нее – был занят устройством, с виду похожим на «блэкберри» космической эпохи, и она довольно хорошо изучила это великолепное тело, чтобы увидеть, что оно излучает напряжение. Разве не именно ей полагается предаваться раскаяниям после секса?
– Который из них мой? – спросила Женевьева, когда Питер так и не поднял головы.
– Тот, что слева. В нем вместо сливок соевое молоко, – ответил он, уставившись в компьютер.
– Соевое молоко?
– У тебя непереносимость лактозы, – подняв взгляд, пояснил Питер. – Я решил, что тебе нельзя настоящего молока, но питание какое–никакое требуется.
Как он мог запомнить такую мелкую деталь?
– Спасибо, – поблагодарила Женевьева, потянувшись за стаканчиком. Вообще–то она терпеть не могла соевое молоко, предпочитала черный кофе, если не могла найти безлактозное молоко, но стала пить, пробуя на языке. Да, подумалось ей, чего только не приходится нынче делать в первый раз. Столько узнаешь нового.
Женевьева хотела сесть рядом с Питером на кровать. Чего уж там: хотела забрать «блэкберри», швырнуть его в угол, а Питера на кровать опрокинуть. Она принялась думать об этом, как только вышла из душа. Но сейчас эта идея не казалось такой уж хорошей.
Женевьева села на свою помятую постель, стараясь выкинуть из головы воспоминания: вот они вдвоем двигаются, сплетясь телами, тяжело дыша, целуясь… Поэтому весело спросила:
– Так когда мы отправляемся в Канаду?
Секунду он не отвечал. Потом закрыл КПК и повернулся к ней. Взгляд голубых глаз ничего не выражал.
– Планы изменились.
– Что ты имеешь в виду? – Она допила кофе, давясь соевым молоком, которое ударило по желудку как бомба. – Мы не собираемся в Канаду?
Питер встал.
– Гарри знает, что ты жива.
Ее уже раз вырвало на его глазах, больше этого не повторится. Кроме того, в животе пусто, только несколько крекеров. К тому времени, как она доберется до дома, пятнадцать лишних фунтов благополучно улетучатся. Если она доберется до дома.
А потом ее ударила внезапная мысль:
– А что с Такаши?
Своим вопросом она ухитрилась так удивить Питера, что он посмотрел на нее. На лице – привычная маска, словно прошедшей ночи и не было вовсе. Женевьева решила не обращать на это внимания, поскольку иного выбора у нее и не было.
– Мы предполагаем, что он мертв. Тело еще не найдено, но Гарри – мастер скрывать следы.
Слова прозвучали совершенно без выражения.
Еще один человек мертв, на этот раз человек хороший. И все из–за нее.
– Ты уверен?
Голос Женевьевы охрип от ощущения горя и вины.
– Мы ни в чем не уверены. Кроме того, что мы в кулаке у Ван Дорна. Он кое–что отчаянно хочет и знает, как нас прижать. Есть проблема, Комитет не может ее пока решить.
– И что теперь?
– Мы дадим, что ему надо, но предусмотрим запасные варианты. Он с этим не улизнет.
Она понимала, что последует дальше. Ледяной покров опустился на нее, кровь застыла в жилах, заморозив сердце и душу. Повсюду лед.
Однако Женевьеве требовалось услышать это своими ушами.
– Что вы собираетесь дать ему?
Она думала, он отведет взгляд, что ему будет стыдно. Но холодные голубые глаза, совершенно лишенные какого–либо чувства, смотрели прямо ей в лицо.
– Тебя, – ответил Питер.