Демон Увалай неподвижно и молча стоял на коленях, как ему было велено, весь сплошная покорность, но Мишка все равно боялся — в Увалаевом уцелевшем глазу мерцает прежняя багровая лютость, как у Павлика в обоих, если не хуже — и на всякий случай отодвинулся, встал так, чтобы между ним и Увалаем образовалась хотя бы частичная преграда в виде этого странного дяди Вячи, который, ясен пень, не просто колдун вроде Светки, а по-настоящему крутой чувачище!
Девушка рассказывала, стараясь делать это без лишних отступлений, но это не очень-то ей удавалось, вдобавок эмоции Светкины то и дело прорывались наружу и капали из глаз. Впрочем, дядя Вяча 'помогал' ей, без стеснения пресекая попытки украсить повествование ненужными подробностями. Слушал внимательно, раза три обращался к Мишке за уточнениями, и Мишка пояснял, как умел.
По-прежнему, во дворе замка царила тьма (Мишка сообразил, что в эту ночь ни один дворовый фонарь не горел, ни одно окошко в замке не светилось! И наверняка никого из человеческих обитателей замка это не обеспокоило!), но в темно-серых лоскутах на черном небе чувствовались признаки-оттенки будущего рассвета. Света дрожит, вся съежилась, а Мишке не холодно. Он бы ее обнял, чтобы согреть — но нельзя, наоборот получится… Давай, дядя Вяча, давай, дорогой, выручай, переколдовывай ситуацию в обратную сторону!
— Я тебя слышу Михаил Батькович, слышу, не сомневайся. Но и не понукай, не взнуздывал, как говорится.
Мишка смутился. Ну, да, если князь Феликс его мысли способен улавливать, то уж дядя Вяча и подавно. Вяча — это, вероятно, сокращенное от Вячеслав?..
Наконец, дядя Вяча завершил свои вопросы-допросы и опять закурил, на сей раз без помощи Увалаева пламени, просто дунул в бумажный мундштук, смял его с двух сторон и сунул в рот уже тлеющую папиросу. Окурок от первой сунул без церемоний в пасть Увалаю:
— Скажи 'а'! Жри. Молча, без благодарностей. От так… 'Беломор' нынче не тот, труха одна, вот как закончатся старинные запасы от советских времен, от Клары Цеткин, так и брошу. Или на сигары перейду… не знаю еще. Тут у нас проблема наклюнулась. С одним из вас, молодые люди.
У Мишки опять сердце ухнуло куда-то вниз и затосковало… еще и оттаять не успело, как проблема… и понятно — с кем именно…
— С тобой, Светлана, как мы все догадываемся, трудностей нет никаких, кроме сердечных… — Света вдруг покраснела, захваченная врасплох дядиными догадками, бросила умоляющий взгляд на него, потом, с некоторой запинкой, на Мишку. — А вот с этим человеческим юношей… с добрым молодцем… а через него и с Увалаем этим злополучным… Миш, ну-к, дай сюда трубку?.. Да не эту, не свою… которая вместилище…
Мишка послушался. Пальцы у дяди Вячи теплые, вполне даже человеческие…
— Угу. Кончено дело, тема закрыта, как говорится. Тут все так хитро скроено было, что обратно сего Увалая туда не впихнуть, ни мне самому, ни даже тем, кто заклятия творил. Одноразовая шкатулка-задумка. Так вот, в чем засада-то, объясняю. Миша наш по простоте душевной Увалая из табакерки выпустил… это я так называю табакеркой, по привычке, бо в славном граде Питербурхе-то, времен императоров Петра да Павла, мобильных трубок негусто было, все больше табакерками развлекались… Да, Увалая выпустил — а и сразу же упустил, не по вине, по неопытности, но все же… Увалая куда-то девать надобно, так, нет? Надобно, двух мнений здесь быть не может, соплей на ветру не оставишь. Или просто утилизовать, или к иному делу-уделу, как говорится, пристраивать…
— Не губи меня, дядя Вяча.
Колдун обернулся на Увалаевы слова, пошарил пальцами левой руки за голенищем сапога и вынул оттуда нечто вроде тонкой палки, а сама эта палка вдруг длинная, гораздо длиннее голенища и даже ноги по колено. Дядя Вяча хлестнул ею демона Увалая — раз! И два! Наотмашь по рылу!
— Шпицрутен, называется. Нет, но говорить разрешал тебе кто? Или не разрешал? А, людоед? Отвечай.
— Никто не разрешал мне говорить, дядя Вяча.
— У-у, так бы и выхлестал остатний глаз!.. Иных губить — наш демон большой мастак, что людишек, что демонов похлипче, а как до него до самого талан-карачун добрался, так… Жри, не будем мусорить, архитектуру гневить неопрятностью.
Увалай, все так же стоя на коленях, покорно сожрал свою обидчицу, палку-лозу, но багровая тьма в однооком взоре его по-прежнему была полна лютости, а не слез раскаяния.
— О чем я, молодые люди? Отвлек меня бесок, как говорится.