Пережил вселенских масштабов любовь — раз да другой, а на седьмой уже и пообвыкся, и циником стал… Деньги в мошну, али на расчетный счет в сберкассе, копить особо и незачем, карьеру делать — можно, да только и она в итоге надоест, как и любовь, пусть и не так быстро… Да еще и врагов приманит, старых и новых, поскольку в карьере ты на виду… Вижу, Света кое-что тебе уже успела рассказать на тему сию…
У аглицкого писателя Джонатана Свифта есть струльдбруги, вечные люди, которые дряхлеют, но не умирают, живут и мучаются, мучаются, мучаются… Эту идею писателю в свое время подсказал могущественный колдун-долгожитель, кстати говоря, хороший приятель вашего покорного слуги, дяди Вячи… То-то мы оба смеялись, когда прочли… Да смех, по большому-то счету, не весел вышел. Почему? А потому. Если за скобками смеха, как говорится — колдуны такие же струльдбруги, только дряхлеют не телом, не разумом, а сутью человеческой, мечтами и желаниями… Отсюда и чудачества с придурями, и пренебрежение внешним видом, и жестокосердие, и равнодушие к посторонним, и бесплодность духовная… Что сие? Что такое духовная бесплодность? Это когда ты волен познать в совершенстве десять языков, этикет, виды трав, умеешь играть в нарды, на тромбоне, в крикет, учился у лучших филологов, подавал в лабораториях склянки-зажимы Фарадею, Ломоносову и Павлову, а сам не способен ни статью написать, ни велосипед изобрести, ни стих сочинить, ни парсуну маслом намалевать… Способен, нет, способен, конечно же, но не малюешь ничего и не строишь ничего, ибо лениво. И даже не лениво, а скучно… бесцельно… Не помню, чьи это слова, но смысл, в них заключенный, верен, и он примерно таков: жизненный опыт — он как многолетняя пыль, норовит все краски окружающего мира сделать тусклее. Но с ним иллюзия удобства. Но без него иллюзия свободы.
— Как это, иллюзия удобства, дядя Вяча?
— Сейчас некогда пояснять, племяшка, сие сама потом на досуге образмыслишь. Всяк сущий в силе переживает все эти дела по-своему, но примерно одинаково, если сравнить меж собою с тысчонку тысячелетних колдовских судеб… С одной стороны, конечно, уныло: человечество, словно старый осел, навеки привязанный к мельничному колесу, бредет по кругу, безнадежно мечтая о спирали, по которой он, постепенно разматываясь, уйдет прочь от скотского своего существования среди осточертевшего пейзажа… А с другой стороны — как раз хороша стабильность: не только вы, людишки третьего тысячелетия, способны понять людей из библейских, клинописных и античных времен, но и они вас запросто, ибо все одного корня, с лаптями и лаптопами. И вообще, как в свое время выразился, по-моему, Екклезиаст: мир един — с флорою своею, с фауной и неорганикой, движимой и недвижимой. Вопросы?
— Ну, а просто человеком, дядя Вяча, вы можете меня сделать? Вернуть в прежнее состояние?
— Могу.
— А Свету?
— Могу. Я, вьюнош, хоть и не уроженец деревни Черной соседней волости, как меня Светка тебе понапрасну ославила, но могу многое, и там ко мне с уважением, на равных. И всяких разных прихотей, привязывающих меня к земному бытию, у меня все еще полно в загашнике…
Мишка уже где-то слышал про такую деревню, да, точно, от Светки… но опять не понял про нее, впрочем, не до деревни сейчас… Он взял Светину ладонь в свои, поглядел ей в глаза… попытался поглядеть…
— Светик, что такое, ты не согласна? Если мы вместе?
Оказалось — нет, не согласна Света делить с Мишкой человеческую любовь и судьбу! Да, она очень и очень хорошо к Мишке относится… Она… она… она тоже его любит, конкретно влюбилась!.. Но… не готова расставаться со своей колдовской… со своими колдовскими возможностями. Они вдвоем так быстро состарятся тогда… раз чихнуть, да два мигнуть — и уже закашлялись наперегонки…
И действительно. Мысль элементарная, но как-то так из Мишкиной головы почему-то улетучилась… Он уже за эти сутки-двое привык полагать, что, выпутавшись изо всей катавасии, сохранит в себе вновь приобретенные способности плюс возможность совершенствовать их по советам Светки, с которой оны будут неразлучны отныне… миллион лет подряд, да? Самому смешно. У него в перспективе, как у человека, и тысячи лет не будет. Через год-два он взрослый, через десять — старый, вплотную к тридцатнику.