Мишке вдруг вспомнились страшные бродячие псы, что 'провожали' его от станции к дому, но — нет, вроде бы ни одного в пределах прямой видимости, можно бегом… и надо бегом!
И Мишка побежал… Куда, зачем, к кому?.. Ответов на эти вопросы у Мишки не было, не созрели за то краткое время, которое понадобилось ему, чтобы, не останавливаясь, отвалить от своего бывшего семейного гнезда примерно километра на полтора… Наконец, Мишка перешел на шаг и заставил себя оглянуться по сторонам. Особенно страшно было оборачиваться назад, в сторону поселка… Глушь какая-то! Да, точно, он ведь помчался прочь от обжитых мест, на совхозные, а может, частные картофельные, турнепсовые поля… И не на поля он хотел, а к шоссейной дороге, где машины ходят!.. Все правильно он сделал, все абсолютно правильно и логично: хрен его знает, что в поселке творится, остались ли там живые люди вообще, или постепенно перекусали друг дружку, в нечисть поголовно превратив?.. По крайней мере, если все по порядку вспомнить, за весь вечер ни одного телефонного звонка не было, ни на Мишкину трубку, ни на домашний телефон. И голосов на улице Мишка не слыхал, пока дома сидел… гостил… Впрочем, он не особенно и вслушивался, оглушенный или одурманенный соседством с нечистью… Один фиг: в чистом поле тоже страшно, да только несравнимо полегче того, что ему в собственной квартире испытать довелось!.. Что дальше?
Мишка спохватился и переместил рюкзак за спину, подставив плечи под лямки (так и бежал ведь с ним всю дорогу, словно с мешком, в одной руке зажатым), тут же спохватился еще раз и рюкзак снял, чтобы инвентаризацию произвести: паспорт, ученический билет, ученический проездной, деньги… две семьсот… ручка гелиевая, молескин новенький, почти не черканый, трубка… разрядилась… Зарядка здесь. Наушники здесь. Да и кому звонить-то?.. Что там еще?.. Ключи. От дома… сгоревшего. Мишка взвесил на руке связочку из трех ключей и домофонной таблетки… и сунул обратно в рюкзак, все равно жалко выбрасывать, память. А, носки-трусы… пригодится. Кеды — надеть, прямо на босые грязные ноги, не до носков сейчас! И 'йо-йо' на веревочке — это он сестренке Надьке подарочек привез… а она его, Мишку, съесть хотела… Подарки для бабки и родителей в отдельном пакете были, куда он этот пакет…
Мишка напряг память и опять она его подвела: ну не сообразить, хоть убей — вручал он им подарки, или нет… Морок навели, нежити чертовы… родные, называется… Почему они сразу его не съели-то?.. Мишка вспомнил, как его сатир улещивал-уговаривал руку протянуть, ладонями соприкоснуться: что-то он такое важное сказал… правдивое… Полынь-трава! Нечисть не любит полынь, это правда! Мишка оглянулся окрест: ого, быстро время летит! Ночь заканчивается, уже закончилась, и в рассветных сумерках вполне можно отличить лопух от ромашки… Вот она, родимая! Мишка обеими горстями принялся рвать полынь, спасающую от нечисти, но ладоням почти сразу же стало противно, липко… Лучше взять пучок посвежее — и в рюкзак. И в джинсы пару щипочков, и во внутренний карм… Ах, гадство! Куртку забыл! Мишка порадовался, что хотя бы футболку на ночь напялил, от 'домашнего' озноба спасаясь, а то бы так и ходил топлесс по ночным полям и дорогам!..
— Что дальше-то делать? А, Мишук, что скажешь? — Мишка спросил вслух сам себя — иногда это помогало думать в трудной ситуации, а сам тем временем выбрался на пустынное шоссе — будничное, реальное, асфальтовое, с выбоинами — и побрел вперед, прочь от дома, в сторону Петербурга: когда утро станет чуть поярче, он уже выберется на основную магистраль и 'проголосует', застопит попутку, либо рейсовый автобус, или там, маршрутное такси… бесплатно, за деньги… это уже не важно… и в интернат. Да, да, да, именно так он и сделает, только так и никак иначе, потому что… потому что… потому что это будет единственно правильно. Жить-то где-то надо!