Откинувшись на спинку плетёного кресла, я лениво наблюдала за прохожими и грела замёрзшие руки о нагревшуюся от горячего чая стенку симпатичной чашки.
— Разрешите присесть? — тёплый, будто бархатный мужской голос оторвал меня от созерцания беспорядочно движущихся людей.
— Присаживайтесь, мистер Реддл, — равнодушно кивнула я, заставляя мужчину скрипнуть зубами.
— Играете с огнём, мисс Блэк.
— Играть с ним интересно до тех пор, пока не обожжёшься, мистер Реддл, а мне это не грозит, — я наконец повернулась к говорившему и улыбнулась.
Это был высокий темноволосый мужчина, достаточно красивый, с ярко выраженными скулами и теми чертами лица, что обычно называют волевыми, но не лишёнными аристократизма. На лице явно выделялись глаза, живые, яркие, синие-синие, не пустые, а напротив, полные чего-то завораживающего. Он улыбался.
— Находите меня симпатичным? — поинтересовался он, беря в руки меню.
— Интересным, — поправила его я, отпивая из своей чашки. — Я нахожу вас интересным.
Он тихо рассмеялся и я поймала себя на мысли, что у него очень приятный смех.
— Вы тоже крайне интересная леди, мисс Блэк.
— Нарцисса, — перебила его я. — В свете текущих событий, это будет более, чем приемлемым.
Мужчина усмехнулся и выложил на стол галеоны. Когда перед ним появился чай, он снова передёрнул губы в подобие улыбки и посмотрел на меня.
— Том, раз уж на то пошло. А вы, леди, неужели не боитесь?
— Боюсь чего? Вас или того, что меня с вами могут увидеть? — я тихо рассмеялась и покачала головой. — Вас мне бояться не нужно, впрочем, как и вам меня. Мы, так сказать, в одной лодке. А на столике чары отвлечения внимания, охранные чары и чары, отводящие взгляд. Продержатся ещё часа два точно.
Он покачал головой, пробормотав что-то вроде «маленькая чертовка» и с интересом уставился в окно. Между тем я пила чай, прекрасно понимая, что спешить мне некуда, а беседа обещала принять интересный для меня оборот.
— Вы сказали, — начал он, также смотря на улицу, — что мы в одной лодке. Что вы имеете в виду, Нарцисса?
— Состояние души, — я скрестила руки на груди и перевела взгляд на его лицо, стараясь заглянуть в глаза. Мужчина обернулся, натыкаясь на мой взгляд и слегка улыбнулся. — Мы оба меченные, в каком-то роде.
Его глаза полыхнули синим, но он, кажется, справился с порывом убить меня. Сцепив руки в замок, Томас посмотрел на ладони и вздохнул.
— Значит, — упавшим голосом спросил он, — я не ошибся?
— Метка Тиамат, — я покачала головой, осознавая наконец, в какой мы заднице. Его душа поделена на несколько частей, а на моей висит клеймо. Сказка.
— И что она даёт? Ну, есть же какие-то свойства? — прошептал он, не поднимая головы.
Я вздохнула и отодвинула от себя наполовину опустевшую чашку. Хотела бы я знать ответы на подобные вопросы, Волди, хотела бы… Хотя назвать этого человека «Волди» язык никак не поворачивался. Он внушал. Именно так, да. А вот страх ли, уважение, это каждому своё.
— Точно не знаю, я только начала заниматься этим вопросом, — я замолчала и, когда он нетерпеливо дёрнулся, продолжила. — Могу говорить с любой нечистью, тянуть магию из окружающего пространства, призывать любое существо для своей защиты… Это пока что всё, что я проверяла.
— Нехило, — выдохнул мужчина и тихо рассмеялся. — Крестражи, или, как их ещё называют, хоркруксы, дают меньше. Задерживают в этом мире бессмертную и без того душу, если хотите. Но после воскрешения часть души, чаще всего основная, теряется навсегда. Некогда человек становится подобием нечисти, теряет фактор эмоций. В общем и в целом, превращается в то, чем вы, маленькая принцесса, вполне сможете командовать.
— И вы этого, естественно, не хотите, — я улыбнулась и покачала головой.
Он кивнул. Какое-то время мы молчали. Я расправлялась с остатками чая, мужчина же медленно потягивал пряное варево, отдалённо напоминающее чай.
— Вы говорили, — начала я, отодвигая от себя пустую тарелку, — что знаете о проблеме моей сестры и, более того, можете предложить помощь. Какого рода?
Он будто пришёл в себя. Мужчина усмехнулся и свёл кончики пальцев вместе, смотря на меня. Глаза его снова легко подсвечивались синим. Господи, канон, ну за что мне такие дыры в тебе?
— Знания, — прошептал он и радужка его глаза сузилась, становясь похожей на змеиную. Я сглотнула.
— Какого рода?
— Я знаю, как с этим справиться. С ограничением, — уточнил он, отворачиваясь. Наваждение пропало и я потрясённо покачала головой.
— Том, перестаньте кружить мне голову. Не выйдет, — я, потерянно моргая, приложила к переносице два пальца и зажмурилась. Вроде помогло.
Он рассмеялся и всё-таки улыбнулся, совсем не так, как раньше, а по-человечески, будто не боясь показывать своих эмоций.
— Я не могу любить, это факт, — начал он, всё ещё обворожительно улыбаясь. — И ты ещё ребёнок, но ты, Нарцисса, уникальная, просто нереальная. Я уверен, что смог бы полюбить тебя. Не твоё тело, но душу, даже самую поломанную и рваную.
— Хотите сломать меня?
Его улыбка застыла, будто приклеенная. В его зрачках я увидела отражение своих полыхнувших ярко-синим глаз.
— Нельзя сломать то, что уже сломано, Том.
— Сломано, — он рассмеялся, будто придя в себя. — Кто же мог тебя сломать, маленькая?
— Она.
Мужчина застыл и улыбка медленно увяла; в глазах появилось недоверие и беспокойство.
— Что ты хочешь этим сказать?
Я улыбнулась и взяла в похолодевшие руки меню. Он молчал, пока я заказывала ещё две чашки так понравившегося мне чая. Всё так же молча положил деньги и подождал, пока я возьму в руки одну из кружек и отопью глоток.
— Тебе когда-нибудь приходилось жить две жизни? А мне да. И, поверь мне, пока я лежала трое суток без памяти здесь, я успела прожить тридцать лет в другом мире, в теле обычной женщины. Не хочу говорить, что я перенесла там, но после случившегося я ещё год приходила в себя, боясь спать по ночам. Я не хотела себе этого признавать, не хотела об этом думать, но факт остаётся фактом: это меня сломало, раздробило. Я пережила такое, что тебе и не снилось, Том. Я всего лишь в теле тринадцатилетней девочки, в своём теле, но моя душа побывала в междумирье, в другом мире и в самом Чистилище. И, знаешь что? Там страшно.
Томас потрясённо молчал. Молчала и я, чувствуя себя опустошённой от этой полуправды. И чем больше я думала о сказанном, тем больше я понимала, что сказала чистую, практически дистиллированную истину. То, чем была я в прошлой жизни, сломалось окончательно. Я стала совершенно другим человеком.
Ну, знаете, как это бывает. Однажды ты выкидываешь любимую красную помаду, больше не переслушиваешь любимую песню тысячи раз на дню, не носишь любимый свитер и не плачешь над, как тебе раньше казалось, восхитительным фильмом. Но вскоре ты покупаешь нежно-розовую помаду заместо старой, стрижёшь свои длинные волосы, находится новая книга, песня и фильм, что вгоняют тебя в дрожь, меняются даже люди, что окружают тебя. И ты, оглядываясь назад, вдруг понимаешь, что ты сейчас совершенно другой человек.
Но если у многих это происходит неизбежно и постепенно, то я поменялась резко.
Я буквально слышала хруст собственной души.
— Маленькая…
Шёпот мужчины, смотревшего на меня со странной смесью сочувствия, нежности и больной горечи, отвлёк меня от самокопания.
— Я не знал…
— Да вы и не могли знать, — я улыбнулась, окончательно приходя в себя, и заправила за ухо выбившуюся из косы прядь. — Видите, я тут, перед вами, из плоти и крови, совершенно живая. Просто слово «поломанная» несёт для меня более глубокий смысл, чем для всех.