Дело в том, что семья уже была в курсе. В курсе ошибочного мнения, пропаганды Дамби против Томаса, о снятии печати, о моём обещании, да вообще обо всём. Взрослые и состоятельные волшебники посоветовались и решили, что я знаю, что творю, так что трогать меня не стоит. Даже помощь и лояльность пообещали, чему я была несказанно рада. Альфард, Орион и Вальбурга, Карлус и Дорея, а также тётя Мел вообще принимали в кампании довольно активное участие, добывая мне кое-какую информацию, обсуждая возможные пути решения той или иной проблемы, рассказывая о некоторых интересующих меня людях. Даже с законами магического мира помогали разбираться, что я очень ценила. И тут такой нож в спину. И от кого? От родной сестры!
— Анди, — начала я, откладывая приборы в сторону, — я иду не за ним, я иду с ним.
— И это ещё хуже! Правильно профессор Дамблдор говорил, — распылялась девочка, краснея, — что ничего хорошего из тебя не получится! Ну же, наверняка чем-то и Люциуса, и Беллу, и Долохова опоила!
Количество выкриков резало слух. Бледный Сигнус сжал руки и скрипнул зубами.
— Андромеда, — предупреждающе процедил он.
— ЧТО?! Что вы мне все сделаете? Силком замуж отдадите?!
— Выдадим, — холодно заявила Друэлла, а я вздрогнула. — Запрём в кастле, вызовем Алэра и поженим вас на семейном алтаре. И никуда ты не денешься, ясно тебе?
— Она не могла разорвать помолвку, — задумчиво пробормотала Белла, а у меня в уме будто что-то прояснилось.
— Проверьте… — голос хрипел, но меня услышали. — Проверьте её на империус и зелья, подчиняющие сознание.
Мелани без слов встала и, выхватив палочку, принялась что-то бормотать. Меда же будто оцепенела. Я не могла на это смотреть. Моя сестрёнка, такая добрая, понятная и родная. И вдруг вот это. Не хотелось в это верить, не хотелось поднимать глаз.
Я опустила глаза на свои руки и прерывисто вздохнула. Белла сжала моё плечо, что-то шепнув на ухо.
— Два зелья, подчиняющих сознание, одно для ослабления ментальной защиты, одно для вызова неприязни к Нарциссе, одно для вызова неприязни и отторжения тёмной магии, а ещё около пятидесяти зелий доверия. Нехило, — буркнула тётя, накладывая на девочку чары сна. — Вызывайте этого вашего Алэра, пусть приезжает. Женим их, а девочку на домашнее обучение, к чёртовой матери. А то так не долго и…
Она замолчала, предлагая додумать самим. Я поёжилась. Да уж, перспективы не самые радужные.
— Обязательно сейчас? — деловито спросила Друэлла, поднимаясь.
— На ней куча ментальных воздействий, а ритуал бракосочетания поможет выровнять все шероховатости. Если что, я буду у Анди в спальне… Нужно привести её в порядок и напоить противоядиями, — женщина нахмурилась и вызвала домовушку, что-то ей объясняя.
Я покачала головой. Ситуация становится всё напряжённее и я солгу, если скажу, что мне это нравится. Дамблдор не глуп, не стоит недооценивать противников. И это страшно.
***
Замуж Анди не отдали. Кое-кто из родичей поделился для какого-то ритуала своей магией, девочку освободили от всех ментальных нитей. Но на домашние обучение таки перевели. Сигнус этим же вечером встретился сначала с деканом, а потом и с директором. Так что Меда оставалась дома «по состоянию здоровья».
Закончились зимние каникулы и мы с Беллой отправились в Хогвартс.
Я всё также проводила много времени на факультативах и за тренировками, училась на отлично, нередко гуляла. Наконец начинало спадать то напряжение, появившееся на факультете в начале года. Вспоминались слова, произнесённые несколько лет назад в купе Хогвартс-экспресса. «Если его не поддержат Блэки — не поддержит никто». Похоже, что так и оказалось.
Хотелось побыстрее закончить Хогвартс и бежать, бежать от этого места куда подальше. Путешествовать, учиться, заниматься самой собой, в конце концов. В следующем году я сдаю СОВы, а потом и ТРИТОНы не за горами. Всё также не давало покоя летнее видение Беллы о битве и взаимных улыбках с Волди. Теперь, когда мы начали вынуждено сотрудничать, оно начало приобретать смысл. Вот только спокойствия это не внушало.
Из-за подобных мыслей я быстро стала нервной, огрызалась на друзей, на публике же старалась держать лицо и не отсвечивать. Преподаватели списывали это на переходный возраст, друзья тоже. Люциус, правда, переживал, что я на него дуюсь. Сначала наорала, потом извинилась и успокоилась. Мда, нужно с собой что-то делать.
Медленно, но верно приближался мой День Рождения.
***
— Как это ты ничего не хочешь?
Джейн, нахмурившись и уперев руки в бока, возмущённо смотрела на меня. Я лишь тяжело вздохнула.
— Ну вот так вот. Ничего мне не надо, Дженни, правда.
— Нет, так не пойдёт, — девочка покачала головой и заехала задремавшему Антонину по затылку диванной подушкой. — Долохов, вот что ты подаришь Нарциссе?
Мальчик чертыхнулся, потирая ушибленное место, и с беспокойством окинул меня взглядом.
— Подарю на что?
Люциус закатил глаза.
— На День Рождения.
Брюнет поморщился, но тут же взял себя в руки и слегка улыбнулся.
— Себя.
Секундная тишина. Сжавшиеся кулаки Малфоя. И слегка истерический смех Антонина.
— Шучу, Люц, выдохни. Нашей белокурой принцессе нужен только принц, — он взъерошил и без того взлохмаченные волосы и задумался. — Не знаю, может, какую-нибудь книгу по Рунам.
— И ты туда же, — выдохнула Джейн и рассмеялась. — Но это же так скучно…
— Но ей нравятся книги, — заявил Люц.
— Но ты же понимаешь, что…
Они ещё какое-то время спорили. А я просто сидела, обняв себя за плечи, и украдкой следила за Антонином.
Себя.
В волшебном мире такими словами не раскидывались. Подарить себя, это не просто отдать своё тело, это даже не продать душу. Это быть с человеком, принадлежать человеку всеми своими мыслями и помыслами, это стопроцентная преданность, это горе, боль и обида, всё на него, это даже не высшая степень преданности, это даже не клятва в верности, это нечто большее. И он это знал.
Подарить себя.
Это трудно. Любить, несмотря на погоду, на ответные взгляды, на симпатии, на боль, на взаимность, на предательства, несмотря ни на что. Это невыносимо трудно, тяжело и просто невыносимо. А любить безответно… мне ли не знать, какая это мука?
Но отдать свою душу, отдать свою преданность, отдать весь свой сакральный смысл бытия, это уже другое. Совершенно другое, абсолютно несравнимое. Такого никогда не делали.
Это ведь рабство в самом худшем его проявлении. Ради любимого человека ты можешь умереть, ты можешь умирать раз за разом, воскресая каждый раз, когда ему понадобится от тебя хотя бы взгляд, хотя бы вздох, хотя бы протянутая рука. Но любящий тебя никогда не толкнёт в пропасть, никогда не растопчет, никогда не обрежет твои крылья.
А нелюбящий может.
Он может ломать тебя, ломать раз за разом, несмотря на крики, хрипы и мольбы твоей души. Потому что не стоит тешить себя ложными надеждами, не стоит держать себя в иллюзиях, не стоит строить эфемерных замков. Потому что ему плевать, на самом-то деле.
И ты будешь дышать только тогда, когда он будет рядом. Ты станешь зависимой от его взглядов, дыхания, прикосновений. От лёгких поцелуев, от объятий, от тех самых бабочек в животе. От мурашек по коже.
Но он будет продолжать разрушать тебя. Ломать раз за разом только что сросшийся перелом. И если не наслаждаться самой твоей болью, не извлекать из неё больного удовольствия, то, почувствовав власть над тобой, над твоей душой, тебя никогда не отпустят. Потому что он будет получать некоторую степень удовлетворения, наблюдая за тем, как ты рушишь всё ради него. Только ради него.
И это ужасно.
Мы так часто умираем на глазах друг друга, так часто убиваем на глазах друг друга, что все уже давно свыклись с этим, ведь страдает не телесная оболочка, а обесцененная душа. Но мы забыли, что сгоревшую спичку уже не подожжёшь.
И сейчас, смотря в его глаза, зелёные, обрамлённые чёрными, пушистыми, такими по-девчачьи длинными ресницами, я понимала только одно.