Григорий качает головой.
— Но у корабля есть маневровые двигатели. Мы всегда можем скорректировать маршрут. — Ткнув пальцем папку с бумагами, он добавляет: — К тому же у нас есть телескопы.
Мин, сидящий между мной и Григорием, вытягивает руки.
— Да, но корабельные телескопы не такие мощные, как наземные. Суть в том, что вы оба правы. Мы можем корректировать курс, но Синклер говорит о том, что это не важно, если мы не имеем точных сведений о способности артефакта к ускорению.
Я киваю.
— Вы же говорили, что он на солнечных батареях, — замечает Григорий. — А значит, мы можем спокойно допустить, что его ускорение будет расти тем больше, чем ближе он будет к Солнцу. Хотя с теми данными, что у нас есть сейчас, более точную оценку мы дать не можем. Ну и к тому же они в любой момент могут включить ускорители, если они у них есть.
В этот момент Чендлера прорывает как вулкан, долгое время готовившийся к извержению.
— Это все спорные предположения. Вы ставите вопросы, которые мы не можем решить. Мы не можем снизить солнечное излучение — если, как вы утверждаете, для них это топливо, — и в то же время мы не можем значительно увеличить способности к разгону наших кораблей.
— Конечно, можем! — Григорий выглядит оскорбленным.
— Ну давайте, скажите нам — как, доктор Соколов.
— Больше двигатель, больше запас топлива, больше ускорение.
— И задержать запуск? — вставляет Чэндлер. — Во сколько раз увеличится скорость? В десять? В двенадцать?
— Мы можем легко утроить ее.
— В любом случае я повторю то, что сказал ранее: это все домыслы. Доктор Синклер говорит просто потому, что ему нравится себя слушать. — Чэндлер кивает в сторону остальных. — Эти люди положили свою жизнь и работу на то, чтобы эта миссия состоялась. А вы за пятнадцать минут хотите все разрушить. И вообще, до этого момента доктор находился в тюрьме, насколько мне известно. И он единственный, кто выжил во время мятежа. Надеюсь, мы-то с вами лучше, чем его сокамерники. Поэтому давайте дадим планировать миссию тем, кто умеет это делать, а сами сфокусируемся на нашей работе, от которой и будет зависеть успех.
Я глубоко вздыхаю, пока глаза всех присутствующих обращаются ко мне: прямо как на замедленной съемке с теннисного матча. Я не отступлюсь. Этот человек годами оскорблял меня с экрана телевизора, но тогда я не мог за себя постоять — мне запретили адвокаты, — а после того как меня закрыли, никто и не подумал взять у меня интервью. Но сейчас я буду драться.
— Это правда, — начал я, — до сегодняшнего дня я был в тюрьме, и всего лишь несколько часов прошло с тех пор, как меня включили в эту миссию. И да, это не моя специализация, но все вышеперечисленное не означает, что я не прав. А то, что вы чем-то долго занимаетесь, не делает вас автоматически правым. Наоборот, чаще всего вы становитесь слепы к другим возможностям и ослабляете свое воображение. Вы поступаете так, как привыкли, и принимаете решение, не рассмотрев всех вариантов.
Взгляд Чэндлера вперивается в меня.
— И куда привело вас ваше воображение? Что думают остальные об этих самых возможностях?
— Да какая разница. — Я пожимаю плечами. — Дело не во мне и не в вас. Дело в миссии и в том, что мы должны показать лучшее, на что способны. Смотрите, находясь в космосе, мы сможем оперировать только тем, что у нас будет. Если мы взлетим и поймем, что не можем догнать артефакт, то не сможем просто дозаказать еще несколько двигателей или немного топлива на орбиту. И это будет означать провал. Вся миссия закончится ничем, если мы не сможем догнать его.
Я повернулся к Григорию и Мин.
— Все, что я предлагаю, — прогнать несколько симуляций, чтобы иметь представление о кривой ускорения этой штуки и провести расчеты для прогнозирования возможности встречи с ней.
— Я согласен, — горячо кивает Григорий.
— Как и я, — вторит ему Мин.
Чэндлер смотрит на меня в упор. Фаулеру я сразу сказал, что хочу сделать, как только увидел первое изображение артефакта.
— И нам нужно знать, чем еще мы можем оперировать.
Он наклоняется ко мне.
— Вот что нам точно известно, — продолжаю я. — Уровень солнечного излучения снижается, но неравномерно. Земля находится в поясе, более всего подверженном изменениям. Прямым курсом к Солнцу движется неизвестный корабль. Два этих факта ведут к бо́льшему количеству умозаключений, чем мы можем себе позволить в условиях жесткой нехватки времени. Я не прошу вас исследовать его. У меня только один вопрос: вы нашли второй артефакт?