Иногда незнакомец аккуратно смазывал лицо Джима какой-то мазью, иногда прикладывал к его лбу компресс с ледяной водой. Он приподнимал голову Джима над подушкой и поил его через соломинку. Джим не противился, потому что знал: мужчина желает ему добра.
Да у него и не было ни голоса, ни сил сопротивляться. Руку он не мог поднять над простыней выше чем на дюйм, а горло саднило так, будто он хлебнул керосина, а потом поднес ко рту горящую спичку.
– Просто отдыхайте, – сказал незнакомец. – Вы перенесли тяжелый тепловой удар и обгорели на солнце.
«Ветровой удар, так будет точнее», – подумал Джим, припомнив езду на «харлее» без плексигласового обтекателя.
За окном светло. Новый день.
У Джима воспалились глаза и жутко распухло лицо. Он заметил на шее у незнакомца пасторский воротничок.
– Святой отец, – прохрипел Джим и не узнал своего голоса.
– Я нашел вас в церкви. Вы были без сознания.
– Святая Дева пустыни.
Пастор снова приподнял голову Джима над подушками.
– Да, верно. А я отец Гиэри. Лео Гиэри.
В этот раз Джим смог самостоятельно сделать пару глотков воды. Она показалась сладкой на вкус.
– Что вы делали в пустыне? – спросил отец Гиэри.
– Просто катался.
– Зачем?
Джим не ответил.
– Как вас зовут?
– Джим.
– При вас не было никаких документов.
– Да, в этот раз не взял.
– Что вы хотите этим сказать?
Джим промолчал.
– У вас в карманах было три тысячи долларов, – сказал священник.
– Возьмите, сколько вам нужно.
Отец Гиэри пристально посмотрел на Джима и улыбнулся:
– Будьте осторожнее с такого рода предложениями, сын мой. Это бедная церковь, мы нуждаемся в любой помощи.
Джим снова отключился, а когда пришел в себя, священника в комнате не было. В доме стояла тишина, только поскрипывали стропильные балки да стекла в окнах дребезжали от ветра.
В комнату вернулся священник.
– Могу я задать вам один вопрос? – спросил Джим.
– Можете, какой?
Голос у Джима все еще был хриплым, но уже не таким чужим.
– Если Господь существует, почему он допускает страшные муки?
– Вам стало хуже? – встревожился пастор.
– Нет-нет, мне уже лучше. Я не о себе. Просто… Почему он вообще допускает мучения?
– Чтобы нас испытать.
– Но зачем ему нас испытывать?
– Чтобы понять, кто достоин.
– Достоин чего?
– Спасения, естественно. Вечной жизни.
– Но почему Он не сотворил нас достойными?
– Он нас такими и сотворил. Сотворил совершенными, но потом мы согрешили и впали в немилость.
– Но как мы могли согрешить, будучи совершенны?
– Могли, потому что Он даровал нам свободу воли.
– Я не понимаю.
Отец Гиэри нахмурился:
– Меня не назовешь искушенным в богословии. Я обычный священник. Могу лишь сказать, что это божественная тайна. Мы лишились милости Божьей и теперь должны ее заслужить.
– Мне надо помочиться.
– Хорошо.
– Только в этот раз без судна. Думаю, с вашей помощью доберусь до туалета.
– Я тоже так думаю. Вам заметно лучше, слава Богу.
– Свобода воли, – заметил Джим.
Священник нахмурился.
Ближе к вечеру, через двадцать четыре часа после того, как Джим, едва держась на ногах, вошел в церковь, температура у него спала на три градуса, мышцы перестала сводить судорога, прошла ломота в суставах, в голове прояснилось, а грудь уже не болела при каждом вдохе. Но с лицом дела еще были плохи. При разговоре Джим старался не напрягать мимические мышцы, потому что, несмотря на кортизоновый крем, которым отец Гиэри смазывал ему лицо каждые несколько часов, губы и уголки рта постоянно трескались.
Теперь он мог самостоятельно садиться на кровати и передвигался по комнате, только слегка опираясь на руку священника. Когда вернулся аппетит, отец Гиэри накормил его куриным супом, а потом дал ванильного мороженого. Джим помнил о трещинах на губах, поэтому ел аккуратно, чтобы не приправлять еду собственной кровью.
– Я бы еще чего-нибудь съел, – признался Джим, покончив с порцией.
– Давайте сначала убедимся, что ваш организм готов усвоить суп с мороженым.
– Я в порядке. У меня всего-то был солнечный удар и обезвоживание.
– Солнечный удар может убить, сын мой. Вам нужен отдых.
Спустя некоторое время священник смягчился и принес еще немного мороженого.
– Почему люди убивают? – спросил Джим, почти не разжимая похолодевшие от мороженого губы. – Я не про копов. И не про солдат. И не про тех, кто убивает ради самозащиты. Я про других. Про отморозков. Почему они убивают?