Вампир посерел лицом, переводя большие глаза с протянутой рукояти на действительно счастливые глаза господина. Он не лукавил, не юлил или играл, а действительно говорил то, что испытывал. И самое страшное, и непонятное для Даремора было то, что его господин не был безумцем, хотя для любого вампира его поступки и слова безумны.
А Элвин Ратри вдруг подумал, что, возможно обряд или сила клятвы за столько веков лишила его друга уже даже возможности избавить его от мучений вынужденного служения. Ведь могло быть такое? Возможно, ибо о древних обрядах, которые практиковались еще до Всеобщей войны известно кране мало. Точнее их самих осталось достаточно, но вот как они действуют через десяток веков на разум - никто не знал, просто потому что никому не приходило в голову это выяснить.
Видя, что в подсознательной ауре, у самой макушки вампира еще не угасла ярость на господина, Элвин решил ковать адамант, пока работают меха - а потому запустил заклятье левитации.
Бело-голубой клинок, который когда-то, еще на алтаре, был ярко синим, за что Элвин и получил, в последствии, свое прозвище, отлетел на расстояние вытянутой руки, и замер прямо напротив сердца старого мага. Он уже порядком устал от чувства вины. Годами, десятилетиями, бесконечными веками видеть близкого друга слугой - было мучительно больно. И если эта вспышка ярости позволит прекратить, наконец, этот бред...
Элвин быстро остановил кровь, а вторым заклятьем наспех залечил рану. Шрам от такого металла останется навсегда, но у него и так уже достаточно шрамов от подобных ран. Одной больше, одной меньше - нет разницы. Потом быстро закупорил графин. И повернулся к слуге.
Вампир стоял на том же месте, где и задал свой последний вопрос, не моргал, а смотрел на Элвина. Он был в том состоянии, когда разумного стоит лишь толкнуть в нужном направлении. Приличный такой шок, он даже думать внятно сейчас не может. Клятва, что б ее! Демонова клятва!
Маг распрямился, а кончик лезвия чуть сместился, меняя положение, следя будто змея, точно за центром сердца.
- Только намекни - и я избавлю тебя от этого имени. Даремор - мне никогда не нравилось. Ты будешь свободен от обряда, только намекни - и все для тебя закончится! Больше никакого служения. Никакой «старый безумец», - Ратри снова процитировал ауру вампира, что должно было выглядеть, как чтение мыслей: уж слишком он часто попадал в точку своими словами, - не будет тебе больше приказывать. Ты больше ни перед кем не будешь склонять голову. И главное: больше не чье слово не будет превращать тебя в тупую марионетку! Ты же не хочешь, чтобы кто-то говорил тебе «стоять» - и ты стоял. Не хочешь, чтобы кто-то имел над Тобой такую власть, чтобы сила слова мгновенно исполнялась. Только намекни, подумай об этом - и с последним вздохом я заберу с собой Даремора. Он вообще не должен был появиться! Останешься только ты, прежний Ты и полная свобода!
Элвин Ратри пристально вглядывался в ауру, надеялся увидеть там очередной всполох сладостной ненависти. Один мыслеприказ заклятью - и его нить будет свободна навсегда. Клинок слишком близко, чтобы даже такой быстрый вампир успел передумать и перехватить его, а металл слишком уникален, чтобы даже лучшие жрецы смогли его вернуть, а вместе с его жизнью вернуть и силу древнего обряда. Старый маг надеялся надавить на жадность, на алчность любого разумного по отношению к своей свободе воли. Но, он ошибся... снова...
Шокированный вампир пару мгновений стоял неподвижно, а потом припал на одно колено в ритуальном и таком же древнем коленопреклонении, как ненавистный проделанный обряд. Даремор, будучи истинным темным до последней крупицы души, очень редко позволял себе подобные жесты подчинения. Чтобы чистокровный вампир припал на одно колено так: склонив голову и опустив руки, открывая сердце - наверное, уже нет таких вампиров. Только вот, у Элвина один дурак нашелся. Этот жест когда-то означал, что вампир разрешает господину вырвать ему сердце, опустив безвольно руки - говорил о том, что он не станет сопротивляться. А склоненная голова и прикрытые глаза: когда-то означали, что вампир не желает тревожить господина своими мыслями и возможным чувством вины. Уже давно минули эпохи когда подобные знаки полного подчинения и верности хотя бы изучаются летописцами, что уж говорить о том, что нет вампиров, готовых этот жест выразить.