Не все просчитывается заранее. Ошибки, они как занозы: не видно, но как заденешь, болят и воспаляются. Алик не учел неизвестный ему момент – периодическую проверку пропусков, находившихся в ячейках. Проходила эта проверка как раз по выходным…
Интуиция существует. Она проявляется во внезапных переменах настроения, необычных желаниях, снах, иных подсказках судьбы. Гасишь в себе внезапно возникший порыв азартно сыграть на валютном рынке, на картежном столе, на недвижимости, рискнуть всем ради выигрыша, на который ясно указывает сердце, и оказывается – напрасно. Можно было выиграть. Кто не сталкивался с такими проявлениями нерешительности? Кто следовал? Редкие люди. Иначе все были бы счастливыми. Сердце вернее разума. Будто благожелающая сила, неподвластная разуму, но доступная не имеющим доверия человеческим ощущениям, использует имеющиеся в ином разумном измерении возможности предотвратить, наставить, уберечь. Подсказки даются всегда – надо только слышать и следовать. Если набраться смелости, уверенности и энергии, и следовать, то жизнь станет ровной дорогой. Но как такое возможно в нашем рациональном мире, где все сызмальства штампуются прессом логической системы воспитания и убеждения?
Еще в воскресенье вечером на Алика накатила безотчетная грусть. Он представил, что больше не сможет уходить с работы, и под влиянием необъяснимо гадостного настроения вывел несколько строчек в своем дневнике:
Понедельник, завтра понедельник…
В этот вечер я уже не свой.
Всю неделю буду как отшельник,
И лишь поздно вечером – домой.
Пять рабочих дней, как пять шакалов,
Жадно зрят из завтра на меня.
Им всей жизни будет очень мало.
Их бессчетно, жизнь моя – одна.
Утро – это бледные огни.
Утром вспоминаю я субботу.
Утро. Сколько там их впереди –
Утренних хождений на работу?…
Когда утром понедельника Алик вытащил из своей ячейки украденный пропуск и набрал код на кнопочном пульте проходной, то по обе стороны от него звонко стукнули заборчики и завыла сирена. Ему бы перепрыгнуть внезапно возникшие барьеры, пока не появились охранницы, которые, словно предоставляя шанс, впервые за многие годы отсутствовали на посту, но он потерял секунды и дождался. В непроглядной дымке замутненного нервным потрясением сознания Алик шел, как парализованное страхом или дрессировкой животное, за суровой зеленой юбкой…
На собрании трудового коллектива его ругали все. Алик стоял, как положено, чтобы не дразнить собак, а значит – понурив голову. Изредка, когда менялся оратор, он позволял себе бросить раскаивающийся взгляд на агрессивную волнующуюся публику. Больше всех возмущался фанатичный жилистый трудолюбец, посеревший и подвявший в тени формальных Аликовских переработок.
–… Да он, может, вообще на работе не появлялся. Вот гад. Бездельник. Подойти бы да в рожу…
«Закон не за работу спрашивает, а за верность трудовому распорядку дня. При чем тут время, если все, что мне говорят, я выполняю», – мысленно оправдывался Алик перед озлобленным коллективом, но, когда ему предоставили ответное слово, он благоразумно выбрал золото молчания.
Затем Алика прощупал комитет государственной безопасности. Строгий дядечка в гражданской одежде и ласково просил его сознаться в том, что он западный агент, затем грозил жестко отлупить и запереть за тюремной решеткой, но Алик выбрал легенду и от нее не отступал:
– Нашел пропуск рядом с проходной. Смотрю – валяется. Поднял и пошел дальше. Глупая мысль использовать его возникла сама собой. Каюсь…
Строгий выговор и лишение премии, и на душе посветлело. Тяготило, что незнакомца, у которого он украл пропуск, наказали. «Совершенно ни за что, – размышлял Алик. – Бедный мужик. Нашли козла отпущения. А то, что наказали охранницу, не моя вина, ей самой надо быть внимательнее, за то она и деньги получает, чтобы таких, как я, ловила. Я тоже рисковал…»
***
Чтобы у читателя не сложилось превратного мнения об Алике, как о человеке, который стремится исключительно улизнуть от работы, мы сразу пресечем эту возможность. Работать он любил и умел, просто книга о другом – о самом интересном, а, как часто бывает, самое интересное было для Алика далеко от шума сварочных автоматов и обжигающего глаза яркого света электрических дуг… В институте, где трудился, он всегда был лучшим по идеям и их реализации среди сверстников. Он засиживался вечерами не за деньги, а за интерес, но, имея внутри массу нерастраченного природного любопытства, он не мог управлять им и сознательно отдавать во власть начальства. Скорее любопытство управляло им. И это самое любопытство, видя, что как ни работай, а всем примерно поровну, говорило: ищи. И он искал везде.