сосредотачиваться на этих проблемах, стал просматривать некоторые песни, которые
отправили мне из «КМГ». Музыка – именно то, что мне сейчас нужно. Хотя у меня
оставался контроль над несколькими песнями в первом альбоме, я использовал лишь
половину имеющегося у меня материала.
Они хотели, чтобы альбом был спродюсирован до начала тура Элль, который
состоится через три недели. Это значит, что я буду сидеть в студии четырнадцать дней
подряд, начиная с завтра.
Когда я узнал об этом две недели назад, то был зол. Но мне хотя бы сообщили об
этом, прежде чем я приехал в дорогой район Лос-Анджелеса подписывать контракт.
Только на этих условиях в «КМГ» могли предложить его мне, и по правде, у меня не было
на них никаких рычагов давления.
Здоровье матери было итак дерьмовым до аварии, а теперь только ухудшалось. Ей
требовалась моя помощь, а гребаные судебные штрафы лишь накапливались. Она
повредила имущество в городском парке, когда разбила автомобиль. Слава богу,
пострадала лишь городская газонокосилка, парковые скамейки и ограда. Там мог бы быть
какой-то человек.
Однако, черт возьми, все это стоило денег.
Итак, я стану читать это гребаное псевдорэперское дерьмо с текстами,
отражавшими мое тюремное заключение больше, чем мне бы того хотелось. Но это не
худшее, что могло произойти. Мне просто нужно вспомнить, зачем я все это делал.
Может, когда-нибудь я стану знаменитым, как Джек Харрис и смогу принимать
собственные, черт их задери, решения.
А до тех пор я стану выходить на сцену и раззадоривать толпу. У меня всегда это
выходило.
Продолжу работать над собой. Взяв блокнот и ручку, я лег на белое постельное
белье кровати отеля, вспоминая нежную Эванжелину и записывая все о том времени, что
мы провели вместе.
50
Похоже, я нашел свою музу в совершенно неожиданном месте. «КМГ» привлекал
музыкантов-подражателей и фанатов. Но Эванжелина не была похожа на тех одержимых
славой людей, торчащих на кожаных диванах в облегающей драпированной одежде,
надеясь, что их заметят.
Эванжелина была не похожа ни на одну девушку, что я когда-либо встречал.
Вероятно, оттого, что в Ист-Хайтс их просто не было. Там не существовало
привилегированных девушек, никогда не заботящихся о таких вещах, как деньги на обед
или обувь. Не знающих, каково это – оберегать своих младших братьев и сестер от
алкогольной зависимости матери или жестокого отца.
Девушкам, с которыми я рос, приходилось бороться за выживание. Эванжелина
избежала всего этого, родившись в доме, где деньги ничего не значили, поскольку их
было слишком много. Она не знала, что такое разбитое сердце, с которым росли подобные
Джине девушки.
Все это пробуждало во мне желание защитить Эванжелину от всего, что может
причинить ей боль. Я хотел взять ее на руки и унести в какое-нибудь безопасное место,
потому что она понятия не имела, как ей повезло прожить двадцать один год, не заработав
каких-либо шрамов. В этом мире иметь широко распахнутые глаза и верить, что все
возможно – настоящий дар.
Я не знал, влекла ли меня, словно мотылька на пламя, ее невинность, но не мог
отрицать, что буквально отсчитывал минуты до того, как снова смогу увидеть Эви.
Вкусить ее губы.
Наполнить собой в самый первый для нее раз.
Входная дверь распахнулась, возвращая меня в реальность. Джина и Чад вернулись
домой с шестью банками колы и бутылкой дешевого рома. Фантастика.
– Эй, ублюдок, – сказал Чад. – Хочешь выпить?
Я пожал плечами. После утренней фотосессии все так закрутилось, что я почти
трахнул девственницу, лишь бы очистить голову. Но мне хотелось, чтобы все было по-
честному.
Джина распахнула дверь, а потом плюхнулась на диван, принявшись
подковыривать ногти. Мне было известно, что ногти она просто обожала. Независимо от
того, как туго было с деньгами, Джина всегда набирала достаточно, чтобы пойти и сделать
маникюр.
Меня это не волновало. Джина прошла жестокую школу жизни, и если сверкающий
красный лак притуплял ее боль, то так тому и быть.
Я лишь хотел, чтобы у меня было нечто, способное залатать те дыры, которые она
выколола на моем сердце. Способное залечить раны. Глядя на нее, я напрягся, а моя
51
челюсть сжалась. Мы до сих пор не разобрались с ней со всем нашим дерьмом. Однажды