как никогда раньше не делала. – И знаешь что? Мне не требуется твое разрешение.
– Ты одна из лучших пианисток страны. Ты не можешь так поступить. Если
ступишь на его съемочную площадку, я прекращу финансирование...
– Что, перестанешь платить за мою учебу? Отлично, потому что я ненавижу
колледж, – ответила я. – Мою квартиру? Чудесно, ведь я ненавижу Нью-Йорк. Мои уроки
14
на пианино? Ну, наконец-то. Я и так слишком часто давила на клавиши из слоновой кости.
Они слишком долго держали меня взаперти.
Отец небрежно выгнул бровь.
– Все кажется смешным и похожим на игру, когда тебе двадцать один. Но
настоящий мир не прост для привилегированных девушек.
Я не ответила. Тут нечего было сказать. По правде говоря, я не думала, что он хоть
когда-то меня слышал. Поэтому не было причин думать, что сейчас все будет иначе.
– Если тебе больше нечего сказать, Эванжелина, то у меня встреча в пять. Ты ведь
помнишь, где выход? – отец подошел к тому месту, где я стояла, и поцеловал меня в лоб,
словно у нас сейчас не состоялся самый большой спор в нашей жизни. Будто я маленькая
кукла, которую он может держать на полке. – И не забудь о завтрашней встрече, ладно? У
тебя ужин с Томасом Бракеном. Сейчас для тебя это самое то. Сможешь выйти из дома с
безопасным и респектабельным молодым мужчиной.
Я поджала губы. Невероятно, что я была дома всего три дня, а папа уже думал, что
знает, как для меня лучше.
– Послушай, – произнес он, – этим вечером я собирался что-нибудь выпить с
менеджером моего нового таланта. И если тебе хочется выбраться из дома и совершить
нечто столь опасное, отправляйся на ужин в клуб. Там все респектабельные и
проверенные, – отец покровительственно поднял палец, тыча им прямо в мое лицо. – Но
никаких ужинов с моими клиентами. Это даже прописано в контракте и против моих
правил. Бизнес и удовольствие нельзя смешивать. Кроме того, ты слишком хороша для
них. И всегда была. Идеальная дочь и великолепная студентка.
Я нахмурилась. Как будто я когда-либо встречалась с парнями, с которыми он
подписывал контракты. Единственным достойным человеком за весь прошлый год был
Джек Харрис, а весь мир знает, что он женат.
Отец ушел с самодовольной улыбкой на лице, оставив меня одну в его кабинете.
Похоже, он действительно верил, что только что поставил меня на место.
Я вздохнула, глубоко разочарованная в этой хорошо спланированной – с моей
стороны – встрече, которая окончилась абсолютно ничем.
И он всерьез предложил мне составить планы на поздний вечер? Неужели отец
вообще меня не знает? Я не провожу ночи на улице.
Никогда этого не делала, а теперь и вовсе не собиралась.
Какой бы смысл я не вкладывала в этот разговор, теперь все с треском
провалилось.
Я всю жизнь пыталась заставить маму гордиться мной, но ее больше нет. Я не
могла ни задаться вопросом, почему столько лет сидела перед пианино. Из-за того, что
15
она этого хотела? В конце концов, моего музыкального таланта не хватило для того,
чтобы мама предпочла жизнь смерти, так почему мне этого должно быть достаточно?
Мой отец – мультимиллионер, и моя мама посвятила свою жизнь мне – ее
единственному ребенку.
Ну, она также тратила значительную часть времени на алкоголь и проводила в
клинике столько же времени, как и дома.
Мне никогда в жизни не нужно было работать, стирать собственные вещи или
ходить по продуктовым магазинам. Я могла нанять людей, которые сделают все за меня.
Поэтому, да, я знала, что живу привилегированной жизнью, но, тем не менее, она
оставалась именно моей. Единственной, которая у меня есть.
Была одна поэтесса, которую я читала в литературном классе – Мэри Оливер – и
она говорила: «Это моя единственная дикая и драгоценная жизнь». Именно так я ее и
ощущала. Мама, так внезапно скончавшаяся, поставила жизнь в невероятно яркий и
четкий фокус.
Отец хотел, чтобы я оставалась в безопасной коробке, чтобы со мной ничего не
случалось – но пространство, окруженное четырьмя стенами, которые сотворили для меня
они с мамой, оказалось слишком маленьким.
Я целую вечность провела на цыпочках, убеждаясь, что мои слова правильные, а
улыбка сладкая.
Но, может, я была чем-то большим, чем это.
И моя жизнь тоже.
Я просто не знала, как заставить все работать, поскольку всегда позволяла