– Генрих…
От его жарких, торопливых слов моя душа разрывалась на части.
– Эллен, чего ты боишься сейчас?
Я задумалась.
– Сделать выбор. Я боюсь тебя в будущем. Хотя знаю хорошо в настоящем, – честно ответила я, глядя ему в глаза.
– А его… того, к кому стремишься, ты в будущем знаешь?
Я растерянно посмотрела на Генриха и поняла, что ничего ни о ком не знаю. Ни о нем, ни о Михаиле. И надо делать выбор. Сейчас.
– Поцелуй меня, – вдруг сорвалось с моих губ.
– Что?
Его брови слегка приподнялись.
– Поцелуй меня, я хочу…
– Сравнить? – усмехнулся он.
Я кивнула. Пусть думает что хочет. Я просто хотела понять себя.
Генрих наклонился ко мне, его дыхание ласково коснулось моих губ. Все внутри задрожало от предвкушения. От волнения мое дыхание участилось, горячая волна поднялась в теле. Ошибка, Эллен! Ошибка просить его о поцелуе! Ты ведь не сможешь потом…
Но тут Генрих коснулся моих губ, и мысли улетучились. Ушло пространство, время, тепло и холод. Я чувствовала только его. Его поцелуй сказал мне больше, чем Генрих. Он ласково просил, чуть захватывая мои губы своими, требовал, размыкая их, молил настойчиво и невыносимо нежно, спрашивал, обещал, кончиками пальцев лаская мое лицо. Он заклинал, крепко сжимая меня в объятьях. И прощался, обреченно отпуская меня на волю из своего надежного плена.
Прижавшись мимолетно ко мне лбом, Генрих едва слышно выдохнул:
– Прощай, Эллен!
Развернулся и пошел прочь. У меня на щеках остались его слезы. Или то были мои?
Я смазала одну и растерянно растирала ее на подушечке пальца, глядя ему вслед. А потом повернулась к Катюхе. Она красилась, делая забавные рожицы, а ее парень ходил и собирал разбросанные ей вещи и терпеливо вешал их в шкаф. И меня вдруг озарило: Катюха в порядке. И Миша тоже будет в порядке. И я буду в порядке. Потому что я люблю и любима. И я не знаю нашего будущего. Мне неизвестно, сколько мы с Генрихом будем терпеть друг друга. Но он же терпел столько времени. И я терпела. Так что справимся. И я не знаю, сколько живет любовь. Может, месяц, может, десять лет, может, всю жизнь. Но я не пропаду.
Я всегда найду выход, найду силы и место для счастья.
Но если я не решусь сейчас, не рискну, то я потеряю гораздо больше, чем найду.
Я повернулась и побежала назад. Генрих успел уже выйти из зеркала, а я подбежала слишком поздно: его поверхность затвердела и не выпускала меня. Я заколотила что есть силы по стеклу, зовя его, но король меня не слышал. Он уходил, не оборачиваясь, вдруг потеряв свою гордую осанку, словно постарел на много лет.
– Генрих! Генрих!..
В отчаянии я колотила по стеклу, понимая, что у меня больше нет выбора. Больше нет Генриха. Больше нет будущего с ним. И вот тогда все сомнения, все размышления, все теории и логические построения разбились об одну ясную, как божий день, мысль:
«Я его люблю! Сильно, отчаянно, как не любила никого прежде. Я дура, идиотка, последняя тупица, что промедлила и не побежала за ним сразу…»
Я сползла на колени у зеркала и рыдала, глядя вслед тому единственному, кто стоил того, чтобы вернуться в безумный мир магии.
– Прошу, прошу, пусти меня назад, – молила я зеркало. – Прошу!
Я разбила в кровь руки, колотя по неровной поверхности обсидиана. Я молила зеркало и богов, рыдала навзрыд, обещала все на свете, лишь бы мне дали еще один шанс.
Не знаю, сколько времени я провела так. Все ждала, вдруг боги ответят на мои молитвы. Но потом поняла, что все потеряно. Пути назад нет.
Я попыталась встать, чтобы выйти к Катюхе, но не смогла даже двинуться: похоже, коридор вытянул из меня все силы, и я умру здесь, вечно глядя в пустую комнату мира, который я прежде ненавидела, а теперь желала вернуться больше всего на свете.
Когда за стеклом вдруг открылась дверь и я увидела, как Генрих возвращается с Верховным Жрецом, я подумала, что уже брежу. Сил хватало только на то, чтобы закричать. Они не слышали моих воплей, а вот я их слышала очень хорошо.
– Ваше величество, это опасно. Вы можете погибнуть там, – уговаривал Генриха Верховный Жрец.
– Я должен убедиться, что с ней все в порядке, что она счастлива. Тогда вернусь. Я не смогу спать спокойно, не будучи уверен, что с Эллен все хорошо.
– Прошу вас подумать о стране, ваше отсутствие будет сложно скрыть.
– Впервые в жизни я не хочу думать о стране, – прервал его Генрих. – Выполняйте.
Жрец снова полоснул себе по руке и по руке короля. Стекло задрожало, растаяло, и Генрих увидел меня. Зареванную и с разбитыми руками.
Не говоря ни слова, он сгреб меня в охапку, вытащил из зеркала, целовал, целовал как безумный. И все это молча, под взглядом онемевшего Жреца. Пачкая одежду и кожу короля кровью, я целовалась с ним, крепко обняв его за шею. Не отпущу… не отпущу больше…