Тогда я понял, что совершил ошибку. Переходить дорогу зельевару было с моей стороны, мягко говоря, неумно, потому что я совершенно не представлял, какие преступления таились в его собственном прошлом; в отличие от Квирелла он был умен и потому - особо опасен. Я отбросил идею подмочить ему репутацию - по крайней мере тогда. -
Поттер вздохнул и ненадолго прикрыл глаза, чтобы перевести дыхание, а затем вновь продолжить свой рассказ. Некоторое время тишина нарушалась лишь моими тихими шагами, которыми я мерил расстояние от стены до стены. Через какое-то время мальчишка снова открыл глаза и заговорил.
- Весной того года, пока я усиленно размышлял, как отправить Квирелла на тот свет, последний похоже окончательно убедился в надежности моего молчания и все чаще начинал терять бдительность в моем присутствии. Каждый раз, вдоволь насладившись моим скулежом и стонами, он, будучи в хорошем настроении, начинал болтать о своем прошлом, а именно об эпизодах жизни садиста и педофила.
Он рассказывал мне историю про пятилетнего соседского мальчика, который стал первой жертвой Квиринуса, когда ему самому было шестнадцать. В то лето он насиловал ребенка на протяжении двух месяцев и каждый раз стирал ему память, в результате чего детская психика не выдержала, и мальчик сошел с ума. Более поздняя история произошла с двумя девочками. После того, как он изнасиловал их, он убил их тем же самым заклинанием, которым Волан де Морт убил моих родителей, а затем сжег и уничтожил тела.
- Даже если бы я стер им память, это могли обнаружить и вытянуть из них воспоминания, - объяснял мне Квирелл так спокойно, будто мы говорили о погоде, - после нашей игры они плохо выглядели, что могло вызвать подозрения, и к тому же постоянно плакали и просили отпустить их к матери. Они были глупые, Гарри, совсем не такие как ты - вот ты у меня послушный умный мальчик… Я не мог поступить с ними иначе, понимаешь?
Я кивал и говорил, что понимаю, говорил, что он, Квиринус, ни в чем не виноват, и доверчиво обнимал за шею, заставляя себя вкладывать в этот жест все свое сочувствие и нежность, на которые я был способен. Я всегда был для него самым понимающим и всепрощающим существом - родная мать не смогла бы простить ему столько, сколько якобы прощал и сносил я. В глубине души Квирелл знал, что он - чудовище, которое никак нельзя простить, а уж любить тем более. Но с течением времени он неотвратимо поддавался на эту ложь, становясь все менее и менее осторожным. Теперь он запирал дверь лишь за тем, чтобы нам не помешали в процессе, а не для того, чтобы я не сбегал. Он перестал вылавливать меня по школе - ему стоило только намекнуть, что он хочет меня видеть, как я приходил по первому же зову и делал все, что мне приказывали. Я притворялся, будто мне нравилось то, что он делал со мной. Он перестал угрожать мне и запугивать меня. Каждый раз после наших извращенных отработок я специально оставался, чтобы провести с ним время. Я тоже рассказывал ему о себе - пересказывал глупые или смешные моменты детства: о тете с дядей, о двоюродном брате, об одноклассниках, которые когда-либо обижали меня…
Квирелл очень эмоционально реагировал на эти истории.
- Твой брат представляется мне совершенно отвратительным ребенком, - говорил он, пока я сидел у него на коленях, - и те мальчишки, которые макали тебя головой в унитаз в школе… Я бы жестоко наказал их за это! Уж я бы поступил с ними очень сурово за то, что они обижали моего хорошего умного мальчика!..
Под «моим» Квирелл естественно подразумевал меня, как его личную собственность, на жестокое обращение с которой имел право только он. Но меня это не беспокоило. Я целенаправленно приручал его. Он должен был полностью доверять мне, чтобы однажды не заметить подвоха и оказаться в ловушке. Даже ситуацию, которая сложилась у него с профессором зельеварения, я использовал в своих целях.
- Будь осторожен, - сказал я ему, - Снейп за нами следит. Он лезет не свое дело и хочет причинить нам вред.
Квирелл должен был думать, что я - на его стороне. Каждый раз находясь с ним наедине, я лицемерил настолько, что иногда в подобные моменты мне начинало казаться, будто я и впрямь его люблю, и я никакая не жертва, а по-настоящему его мальчик. Квирелл был холодным уродливым психопатом, который никогда никого не любил, но я был терпелив и ласков с ним, умело играя на его эмоциях, и через несколько месяцев он неизбежно начал привязываться ко мне. Я понял это по едва уловимым изменениям в его отношении ко мне. Разумеется, он продолжал иметь меня по полной программе, но теперь прежнего яростного запала в нем уже не было. Даже мое имя он стал произносить с какой-то иной интонацией. Я переставал быть для него бесчувственным объектом, и это означало то, что ему становилось все сложнее и сложнее причинять мне боль.
Новый план убить Квирелла возник в моем сознании совсем неожиданно. Один раз бесцельно шатаясь перед уроком зельеварения в подземельях, я к своему неудовольствию наткнулся на компанию Малфоя в сопровождении Крэбба и Гойла.
- Фу, Потти, а мы идем и думаем, чем так завоняло в подземельях - неужто опять выпустили тролля, - сострил Малфой, и его дружки заржали.
Я обогнул их и попытался скрыться.
- Зря бродишь здесь в одиночку, Потти! - весело крикнул мне Малфой вслед. - Забредешь в подземный лабиринт - тебя месяцами будут искать, прежде, чем найдут твой труп!
Меня как громом поразило. Мысль была совершенно невероятной, но она прочно въелась в мое сознание. А что если мне не нужно было казнить Квирелла, чтобы убить его? Что если его можно было просто бросить одного в пустом замкнутом пространстве и сделать так, чтобы он никогда больше не вышел наружу? Этот вариант очень походил на жестокую детскую шалость, и был элементарно прост.
Малфой сказал, что, если человек заблудится в подземельях, его придется долго искать, и тот успеет умереть от голода и жажды прежде, чем дождется спасателей. Но что, если пропавшего там человека, никто не будет даже искать?
Я вновь должен был все продумать и составить план.
В подземелья я отправился уже с мантией-невидимкой. Я долго бродил по коридорам и залам, пока не отыскал вход в тот самый лабиринт - в самое сердце подземелий…
- Как ты туда вошел? - изумился Дамблдор. - Лабиринт запечатан особой магией, чтобы студенты не могли попасть внутрь!
- Просто попросил дверь впустить меня, и она открылась, - удивленно ответил Поттер и задумался. - Правда я сказал это на змеином языке, - добавил он так буднично, словно речь шла об умении ходить или дышать.
- Ты говоришь… со змеями? - настороженно спросил я, приближаясь на пару шагов к мальчишке.
- Да, - кивнул Поттер и пожал плечами, по-прежнему не понимая, чем вызвано наше удивление.
Мы с Альбусом многозначительно переглянулись.
- Хорошо, продолжай, - сказал директор, и мы принялись дальше слушать исповедь мальчишки.
- … Много ночей, свободных от встреч с Квиреллом, я посвятил изучению лабиринта. Я бродил вдоль толстых каменных стен и оставлял на них пометки, чтобы не заблудиться самому. Постепенно я составил приблизительную карту, по которой мог хорошо ориентироваться. В первый же день в одном из туннелей я наткнулся на маленькую комнату, вход в которую располагался на одной из стен. Она была совершенно пустой - одни голые стены, ни окон, ни вентиляционных отверстий - там даже присесть было не на что, кроме пыльного пола. Возле входа к стене была приставлена огромная каменная плита, которая легко могла закрыть вход в эту комнату. В лабиринте я хорошо выучил путь к этому месту, чтобы однажды привести сюда своего пленника и оставить здесь уже навсегда.