На свадьбу съехались бравые парни со всей округи. Привезли харчей и выпивки, чтоб атаману было чем угостить людей, не у тестя брать. Веселье – ракетами, ружейными залпами – шумело на улице не один день. На Чигиринщине последний раз так женились, наверно, еще в позапрошлом веке. Оценив то уважение, какое все показывали сорвиголове-зятю, увидав полковников среди гостей, отец невесты смягчился и за столом уже целовался с Богданом, выговаривая за побитые стекла.
Фигура Богдана любопытна и широко известна в тех краях. Я еще расскажу о нем[46].
К вечеру я совсем расхворался. Пришел врач и поставил градусник – 39,2. Развел руками: то ли нога виновата, то ли тиф, от которого уже слегло несколько казаков. Как бы то ни было, на улицу в такой мороз выходить опасно, а группа снимается со стоянки завтра утром[47].
Из штаба вернулся брат[48], обсуждаем положение. Врач советует отправить меня в медведовскую больницу, куда увезли уже двух тифозных. Вмешивается хозяйка:
– В монастырь нужно, где гайдамаки стоят! Там и лекарь есть, и сестры присмотрят лучше, чем в больнице.
– Вот именно, – соглашается брат. – В надежном месте, у своих… Мы пока останемся в этом районе, так что связь с Холодным Яром будем держать. Как поправишься, нагонишь полк.
Просим хозяина отвезти меня завтра на подводе – тот не возражает. Составляю рапорт, и ближе к ночи брат приносит разрешение и письмо к атаману Чучупаку.
На утро группа выступает, в хату заглядывают попрощаться офицеры и казаки. Разлука с ними гнетет – два года стремя к стремени в походах и боях. Но это же ненадолго… Не хочу ехать – полежу еще день у моих радушных головковцев. Пью оставленный доктором аспирин, угощаюсь малинкой. Потом хозяйка загоняет меня спать на горячую печь, в зерна проса.
Вечером сходятся мужики потолковать о прошлом и будущем. Удивляет их осведомленность в истории Украины, национальная сознательность[49]. Обсуждают ротозеев из Центральной рады, Павла Скоропадского, что «опаскудил свое звание», Коцура, позор древней гетманской столицы. Рассказывают, как еще до революции в Чигиринском уезде составили заговор. Объединившая многих людей подпольная организация стремилась отобрать у помещиков бывшие казачьи земли и вернуть Украине свободу. Выбрали гетмана – одного из крестьян, образованного, бывшего унтер-офицера[50]. В селах запасались оружием и в полной конспирации готовили восстание… но какой-то мужик по великому секрету проболтался жене, та – боровицкой попадье, тоже по секрету, а та – супругу. Поп-малоросс донес приставу, который вызвал войска. В итоге немало народу прокатилось в Сибирь (в том числе и рассказчик), откуда живыми приехали не все.
Припоминаю, как читал когда-то о Чигиринских аграрных волнениях[51]. Разве не характерно, что революционеры подбивали крестьян юга Киевской губернии на восстание под лозунгом самостоятельности Украины, по примеру Зализняка показывая «царскую золотую грамоту» с повелением отнять у панов землю, избрать себе вождя и восстановить казачьи вольности[52], что тут, на ночных сходках в лесу, говорили о том, кого поставить гетманом, в то время как слово это давно устарело и почти ничем не откликалось в душе украинца. Может быть, изгладиться из памяти ему не давала церковь, что белеет на холме в Суботове – там погребли тело Богдана Хмельницкого[53].
Назавтра мне уже чуть лучше и я решаю ехать в Матронинский монастырь – не лежа на подводе, а верхом, потихоньку. В седло сажусь по-дамски, из-за того что не могу вдеть толстый валенок в тесное кавказское стремя.
Проезжаю мимо школы. Фасад украшает искусно вырезанная из камня раскрытая книга, на страницах которой выбито: «Учитесь, братья мои, думайте, читайте – и чужому научайтесь, и свое познайте»[54]. Под ней надпись «Головковская высшая начальная школа». Тут же играют в войну школьники с деревянными ружьями, крича «Слава!» и «Вперед, за Украину!» То и дело придерживаю Абрека – он свеж и просит хода.
Село остается позади, и передо мной разворачивается живописная панорама. От лежащей высоко Головковки на несколько километров идет пологий спуск долиной, окруженной с трех сторон лесистыми горами, а с четвертой – чем-то вроде уменьшенного Кавказского или Карпатского хребта. Должно быть, это песчаные холмы на том берегу Тясмина[55], о которых говорил хозяин. Справа, в конце долины – Медведовка. Левее тянется под горами, прячась за деревьями и в оврагах, село Мельники. За ним виден купол церкви. Это монастырь, штаб гайдамаков.
46
По одной из версий: Богдан Лавришко. И Владислав Маевский, командир Гв. конно-подрывного полуэскадрона ВСЮР, участник штурма Чигирина в начале ноября 1919 г., и Мефодий Голик (атаман Зализняк) считали Богдана соратником Коцура и анархистом.
47
12 февраля 1920 г. в Медведовке Омельянович-Павленко собрал на совещание командиров Киевской и Волынской групп армии УНР Юрия Тютюнника и Александра Загродского, а также атаманов Чучу-пака и Гулого-Гуленко (последний возглавил Запорожскую группу, включив в неё свой отряд). Итогом стало решение переправиться на следующий день через Днепр.
48
Павло Городянин, двоюродный брат автора. С 2 ноября 1918 г. хорунжий в 4-м (затем 18-м) Богдановском полку. Во время 1-го Зимнего похода, возможно, командир этого полка, затем куреня, сформированного из его остатков (см. прим. 29).
49
В начале 1919 г. в Головковке (не следует путать с Головковкой южнее Александрии) сторонники большевиков сформировали отряд для борьбы с повстанцами, возглавил который Лука Балабушка, в 1921 г. – командир продотряда.
52
В ходе Чигиринского заговора 1876–1877 гг. революционеры-народники («южные бунтари») Яков Стефанович, Иван Бохановский, Лев Дейч и Сергей Чубаров (покинул сообщников незадолго до провала), после знакомства в Киеве с Лазарем Тенеником, участником волнений «душевиков» в Чигиринском уезде (1875), выдали себя за царских комиссаров, предъявили крестьянам поддельную царскую грамоту – следуя примеру Зализняка, использовавшего в 1768 г. поддельную «золотую грамоту» Екатерины II, – и стали набирать «тайные дружины» (всего около 1 тысячи человек), почти не имевшие огнестрельного оружия. В августе 1877 г. адамовский атаман Андрий Приходько в шинке раскрыл секрет некоему Конограю, который уведомил власти. После провала суровая расправа грозила только знавшим о подлоге, из крестьян же на каторгу послали 5 человек. Чигиринские аграрные волнения, возможно, – события 1902 или 1905 г.
53
Табличка с надписью «Здесь погребено тело Богдана Хмельницкого» висела в Ильинской церкви с 1860-х гг., когда церковь реставрировал за казенный счет о. Роман Орловский, до декабря 1921 г. Судьба останков гетмана неизвестна. По легенде, польский воевода Чарнецкий еще в 1664 г. велел выбросить их из церкви.
54
«И мертвым, и живым…» Тараса Шевченко известно в нескольких вариантах, канонический: «Учитесь, читайте – и чужому научайтесь, и свое познайте» (пер. В. В. Державина). Украшение на фасаде вспоминали и жители самой Головковки. Видимо, речь идет о второклассной учительской школе, которую окончили Петро Чучупак (1904) и Иван Деркач.