С точки зрения нацистов, бойкот дал неоднозначные результаты. С одной стороны, он позволил направить необузданную ненависть штурмовиков в организованное русло, а с другой — показал отсутствие поддержки столь жестоких действий широкой публикой. Свидетельство Арнона Тамира, что некоторые немцы бросали вызов нацистам — как ни в чем не бывало заходили в магазины, — не единственное. Это происходило повсеместно. Стало очевидно, что мало кому из немцев по душе акции нацистских бандитов, направленные против беззащитных владельцев магазинов, пусть даже евреев, и такой явный, санкционированный на государственном уровне бойкот больше не повторялся.
Запугав евреев физической силой, нацисты обратились к силе закона. 7 апреля 1933 года правительство Гитлера приняло первый пакет антисемитских законопроектов. Закон о восстановлении профессионального чиновничества предписывал увольнение всех чиновников неарийского происхождения. Другой закон запрещал им заниматься юридической практикой. Правда, по требованию президента Гинденбурга были сделаны некоторые исключения, в основном для ветеранов мировой войны и тех, чьи родственники погибли на фронте. Это позволило многим — в том числе более чем половине юристов-евреев — продолжить свою деятельность. В конце апреля появился третий закон — Закон против переполненности немецких школ и университетов, который устанавливал в учебных заведениях пятипроцентную квоту для евреев.
Стремление яростных сторонников национал-социализма расширять антисемитские акции трудно было соотнести с желанием Гитлера и нацистского руководства минимизировать трудности в экономике, да и просто в частной жизни граждан страны. В апреле все того же 1933 года из запретительного законодательства, например, были выведены врачи-евреи, но некоторые местные нацистские группы продолжали их преследовать. Не вызывало сомнений, что многие сторонники Гитлера — явно под влиянием его предыдущей яростной риторики, направленной против евреев, — желали более быстрых изменений.
Многие еврейские предприниматели пострадали очень сильно. Вот конкретный пример. Отец Арнона Тамира владел небольшой табачной фабрикой в Штутгарте. Вскоре после апрельского бойкота его контрагенты сказали, что больше не будут продавать выпускаемые им сигареты. Официальной акцией сие не было — местные партийные чиновники могли ничего не знать о такой инициативе, но какое это имело значение для человека, лишившегося своего дела? В результате отец Арнона впал в глубокую депрессию.
Тем не менее среди немецких евреев были и такие, кто не ощутил на себе, что к власти пришли нацисты. Качество жизни таких людей во многом зависело от отношения немцев нееврейского происхождения, среди которых они жили. Руди Бамбер, к примеру, чувствовал себя в своем Нюрнберге совершенно спокойно. Ну если не считать нескольких неприятных эпизодов в школе… И все-таки через несколько месяцев после того, как Гитлер стал канцлером, Руди обратил внимание на то, что преподавание в их школе, а учились в ней дети, принадлежащие к разным церквям даже в русле христианства, не говоря уж о других конфессиях, изменилось. Учитель биологии, например, начал преподавать свой предмет с расистских позиций, говорить о том, что евреи и немцы относятся к разным расам. Однажды Руди нашел на своей парте антисемитскую карикатуру из Der Stürmer. Вот что он рассказывает об этом. «Все стояли и смотрели, какой будет моя реакция. Я точно не помню, что сделал, но мне сразу стало понятно, что в любом случае я должен поступить очень продуманно, дабы не доставить слишком большое удовольствие этим наблюдателям. Кажется, я просто поднял крышку парты, сунул карикатуру в ящик и оставил ее там. Преподаватели продолжали строго следить за тем, чтобы в классе был порядок, поэтому ученики знали, что слишком далеко заходить нельзя»21.
Наряду с немцами, открыто проявлявшими антисемитизм, оставались и такие, кто старался по мере сил помогать евреям. Евгений Левине вспоминает, что добрых самаритян порой можно было встретить в самых неожиданных местах. Вскоре после прихода Гитлера к власти товарищ Евгения — юноша из нееврейской семьи — предупредил его, что за квартирой, в которой он живет, ведется слежка. Евгений подвергался особому риску — как сын одного из известных революционеров 1919 года и как член берлинской организации молодых коммунистов. Но удивило его то, что предупреждение об опасности исходило от… члена НСДАП. Евгений навсегда остался ему благодарен, не в последнюю очередь за то, что тот пошел на большой риск, сделав это22. Позже он узнал, что и другие евреи рассказывали аналогичные истории.