Анна Соломоновна в этих случаях говорит: «В присутствии Александра Гавриловича я не боюсь бомбежки». Я постоянно успокаиваю их шуткой: «Анна Соломоновна! Немцы налетают на Симферополь так редко потому, что не знают, что здесь живут Розенберги и я. Вот если бы они узнали, что мы здесь живем, то уже будьте уверены, они не поскупились бы бросить на город лишнюю тысячу штук бомб. Бойтесь только того, чтобы кто-нибудь не донес немцам, что мы живем в городе Симферополе, тогда нам конец». Анна Соломоновна всегда смеется при этой шутке.
С приближением немцев в Крыму мои друзья высказывают все большую и большую тревогу. Их дочь эвакуировалась, Рувим Израилевич предполагает отвезти жену в район в горную деревню, самому же выжидать событий в городе.
Какой-то их знакомый приехал из занятого немцами Николаева и рассказывал о благожелательном отношении немцев к евреям, ему и нескольким другим евреям немцы дали автомобили и разрешили уехать за линию фронта — на сторону, занятую советскими войсками.
Другие беженцы говорят о притеснениях евреев немцами, о посылке на тяжелые физические работы, об устройстве гетто для евреев. Розенберги как будто вскользь задали мне вопрос, как, по моему мнению, будут русские относиться к евреям при науськивании немцев. Я ответил так: «Раньше, при царизме, евреи в большой массе представляли собою нетрудовой элемент: торговцев, посредников, коммивояжеров, банкиров и т.п. и являлись для трудового народа чуждым элементом. Кроме того, евреи держались обособленно от русских, избегали браков с русскими, не делились бытовыми вещами (например, у еврейской семьи русским нельзя было взять, хотя бы временно, нож, кружку, тарелку), не входили в тесное общение с русскими ни в работе, ни в быту, словом, не имели общих интересов, связывающих людей даже различных рас.
Такое положение вызывало рознь, недоверие, даже ненависть, выливавшиеся в погромы. Теперь же, при советской власти, русские и евреи работают плечом к плечу, празднуют одни и те же праздники, знакомятся семьями, еврейские дети играют и учатся вместе с русскими детьми, смешанные русско-еврейские браки самое обычное явление, интересы русских и евреев, радость, горе — общие.
Следовательно, теперь нет стимулов к розни, к недоверию, к ненависти. Исходя из этого, следует, безусловно, исключить всякую возможность не только погромов, но и просто плохого отношения русских к евреям.
Вы сами должны были убедиться за эти годы, что русские не шовинисты. Если немцы будут преследовать евреев, то русские будут всячески облегчать участь их».
Анна Соломоновна воскликнула: «Да! Да! Мы знаем это. Мы думаем так же как и вы, Александр Гаврилович». Рувим Израилевич подтвердил, обращаясь к жене: «Вот видишь, — ведь я говорил тебе то же самое». «Да, да, говорил, говорил, и я то же самое говорила, но нас, Александр Гаврилович, беспокоит вот какой вопрос: как вы, русские, сможете помочь нам, если немцы будут преследовать и вас самих?» Я рассмеялся и ответил: «Ну, тогда, Анна Соломоновна, будем помирать уже все вместе, я обещаю вам пойти вместе с вами на смерть, в компании умирать веселей». «Нет, вы живите, и передайте детям нашим о нашей судьбе». ...
22.XI.41 г.
Я как-то рассказал Розенбергам о том случае, когда немец не ударил меня только потому, что я самозванно объявил себя дворянином. Анна Соломоновна тотчас же придралась к этому случаю: «А почему бы вам, Александр Гаврилович, и не стать дворянином? У вас такое интеллигентное лицо, что вы можете сойти и за князя».
Я со смехом поблагодарил ее за комплимент, но Анна Соломоновна оставалась серьезной: «Вот если бы найти портреты каких-нибудь высокопоставленных лиц со звездами и лентами на груди и повесить их в вашей квартире? Имейте в виду, что немцы воспитаны на чрезвычайном чинопочитании и на уважении к титулам. Такие портреты могли бы избавить вас от многих неприятностей».
Я вспомнил, что у меня есть журнал «Вокруг света» за 1904 год, где находится портрет какого-то генерала Лашкевича. Я нашел соответствующий номер журнала и принес его Розенбергам.
Анна Соломоновна обрадовалась и вырезала этот портрет совместно с портретом генерала Мейендорфа. «Первый будет ваш отец, а второй — дядя по матери. Смотрите, вы схожи с вашим отцом как две капли воды». Две капли воды были моложе, не очень похожи, причем моя капля была даже старее капли моего отца, но я положил портреты моего «папы» и «дяди» в паспорт и ношу с собой постоянно.