Рейфер спросил у одного из них: «Что будет с нами, евреями, нас убьют»?
— Нет, зачем убивать? Все будете работать на своя земля, торговать и прочие блага, — обещал благодетельный офицер. Прощаясь с хозяевами, пожали им руки и, галантно раскланявшись, ушли. А во дворе слышался их наглый смех, и в разговоре между ними понятен был весь смысл их добрых обещаний.
После ухода господ никто не находил слов для бесед, и я ушла домой. ...
13.XI. Утром прошлись по городу, чтобы прочитать наклеенные на столбах приказы. Ноги подкашивались от ужаса. В каждой строке приказа слова «жидовско-большевистское правительство» наводили ужас. ... Каждый приказ дышал смертью для его нарушителей.
17.XI. Сегодня в 5 часов вечера послышались шаги по коридору. Сердце перестало биться. Все соседи сидели у нас и мирно беседовали. Никто не шевелился. Я решила выйти. Открыла дверь, и страх обнял меня всю. Шли четверо офицеров, впереди один со стеком. В голове моментально пронеслось много вариантов расправы с нами. Поборов свое чувство, спросила по-немецки, что хотят господа офицеры.
Услышав немецкую речь, переглянулись, но ответили приветствием. Затем вошли в комнату, огляделись. Предложила им сесть. Сидят как идолы, выхоленные, надушенные. Поинтересовались, что мы делаем, что кушаем. И опять обещания хорошей жизни. ...
19.XI. Утром зашел один из вчерашних посетителей. В очень вежливой форме спросил, не могу ли постирать им белье или порекомендовать кого-нибудь. Пришлось взять на себя эту стирку, т.к. обещали принести продукты и хлеба за работу. Кушать совсем нечего, надеяться не на кого. Жаль Фреда. Проработала сегодня до опухоли рук. Обидно, что приходится мыть грязь наших врагов. На рубашке одного были следы крови. Невольная радость — все-таки тебя поцарапали малость, придет день, когда и ты отправишься к праотцам.
20.XI. Сегодня сдала белье. Работала вместе с Коварской. Работой остались довольны. Заработали по 2 куска мыла, по буханке хлеба и по 6 марок каждая. Один из офицеров за время посещения нас не проронил ни слова и только присматривался ко всем нам. Несмотря на его молчаливость, он как-то выгодно отличался от своих товарищей. По их уходе, стало немного легче, но какая-то обида таилась внутри.
28.XI. Восемь дней не удалось ничего записать, да, пожалуй, ничего особенного и не произошло за эти дни, если не считать нескольких убитых граждан на улице. По утрам находили их убитыми на дорогах. Кто они, за что убиты — неизвестно. Спрашивать некого, да и опасно. Такой счастливец оказался и в нашем переулке. Лежал вниз лицом, в голове зияла дыра. Проходящий немец ткнул палкой в голову. Не могла идти дальше, вернулась домой. Нет покоя и мертвым.
Вывешенный приказ о нашивке звезд на одежду евреям резанул по сердцу. Дрожат руки, слезы застилают глаза. Пришиваю «украшение» на одежду мужа. Фреду не сделала — он сын русской матери.
На улицах мелькают белые звездочки на спинах и груди многих граждан. Некоторые из них подвергаются насмешкам и побоям. Один румынский офицер избил одного еврея ни за что, германский солдат ударил в живот бывшего торговца на базаре. Все это не обещает ничего хорошего. Поговаривали мы с Аркадием удрать в лес, но ни тот, ни другой не может идти — оба больные. Фред очень удручен всем этим, никуда не выходит, на его голову тоже перепадают насмешки со стороны его товарищей. Сегодня была регистрация в еврейской общине семей. Зарегистрированы и мы. Что будет дальше?
29.XI. Вывешен приказ немецкого командования — все евреи должны переселиться в гетто — бывшая тюрьма. В течение трех месяцев они не имеют права никуда выезжать. Хождение по городу для них от восьми часов утра до двух часов дня. Работать могут. Кто может вообще не работать? Аркадий работает по приказанию командования по остеклению бывшего санатория БВО. За это имеет жалование (неизвестно еще, какое) и обеденную карточку в горстоловую. На завтра собираю его на жительство в «новой квартире». Договорился быть в одной комнате с Коварской. Тяжело, но неизбежно. Я не пойду, хотя решила быть с ними до конца. По совету старшины еврейской общины, нужно остаться и спасти мальчика.