15.I. Долго не записывала ничего. Не было ни времени, ни сил. Днем говорить с людьми не приходилось, и выходить никуда не могла. Остались с Фредом одни во всем коридоре — все ушли в «обмен». Мы присоединиться не могли. Сто с лишним верст пройти пешком не хватит здоровья, да и нести нечего — все обобрали и наши враги и «добрые люди». Интеллигентный труд забыт, переключилась на прачку. Не по силам этот труд, здоровье уходит, но и этот труд ничего не дает, все равно нищие и голодные. Работать в «новых» учреждениях нет желания. Как-нибудь перебьемся до тепла, а там пойдем на далекое путешествие по селам, что-нибудь заработаю. Жаль Фреда, совсем изголодался.
20.III. Нет возможности веси запись дневника. Частые нашествия «высоких гостей» не дают покоя, а вечерами нет света, давно не имеем керосина. Несколько слов набросаю все же, пока еще не совсем стемнело. Опять переживания. Неделю тому назад дала знакомой кое-что из оставшихся вещей поменять в деревне на хлеб. Обещала привезти не менее 2-3 пудов зерна Но она уже давно дома и ничего мне не принесла. Соседям передала, чтобы я не «рыпалась», а то буду там же, где муж. Как обидно, а когда-то этой женщине сделано мною очень много. Приходится молчать и питаться горем и обидами. Фред стал скелетом, а я... лишь бы хватило сил дотянуть до свободы и спасти мальчика.
Нужно хлопотать разрешение на право «похода» за продуктами. ...
14.IV. После долгого обивания порогов комендатуры, получила, наконец, коллективный пропуск на восемь человек соседей. Готовлюсь к походу. Выдержу ли? Далеко не пойду, только до деревни Чавки, где ждут меня с костюмом Аркадия. Это последняя надежда. Буду идти по деревням, нащупаю почву насчет жизни там, да и вообще ближе к лесу.
Если удастся — уйдем туда, где нас никто не знает. Люди понемногу уходят, как-то пробираются.
За последнее время, к нашему горю, очень много вылавливают партизан. Говорят, их расстреливают. Недавно выбросили воззвание к партизанам, чтобы спускались и приходили к командованию. Обещают хорошее обращение и прочие блага. Знакомое нам обещание. Партизан боятся, сами немцы не идут в лес, а посылают румын. Вместе с нашими «патриотками» благодушествуют в безопасности. Своим положением «фрау» гордятся. Есть чем гордиться, продажные души. Голод не может заставить порядочных людей продаваться. У них нет чести, потеряли совесть.
Итак, скоро в поход.
24.IV. Вернулись сегодня из похода. Сколько пережито за дни похода! Когда же кончатся наши мученья?
За два дня пройдено восемьдесят километров. Дошли до Чавков. Ноги как столбы, с пальцев сошли ногти. Насилу упросила коменданта разрешить ночевать у жителя деревни, к которому приехала с обменом. Не поверил комендант — рыжая собака, что не могу идти дальше, обещал прислать врача для проверки моего состояния.
Пробыли в деревне четыре дня. За эти дни были сделаны облавы на партизан. Выловили около сто человек. Этим ознаменован праздник в честь рождения Гитлера. Многие солдаты и офицеры были пьяны. Жутковато. Всю ночь с 19-го по 20-е по лесу была перестрелка. 22-го числа нам предложили убраться из села. Идти не могла, ноги еще опухшие, и пальцы кровоточат. «Великодушно» комендант села дал распоряжение патрульному посадить нас на русскую машину. Мы опасные люди, и от нас необходимо избавиться. Машины прождали два дня, и к вечеру второго дня прошли две русские машины. На первую нас не посадили, т.к. на ней ехали румынские солдаты и офицеры, а вторую вел бывший сослуживец по редакции «Сталинское Знамя» — шофер Смолин. С радостью бросились мы к нему с просьбой посадить нас, предложили деньги, но мгновенно холод сковал кровь в жилах. Глянули на нас враждебные глаза Смолина. Его заявление патрульному, что он жидов не возит, почти лишили сознания. Фред еле держался на ногах, умолял идти пешком. Но было поздно, нужно было разрядить атмосферу. Смолин отвел в сторону патрульного и начал доказывать, что мы евреи, скрываемся, что муж расстрелян, и мы должны идти туда же. Пришлось убеждать патрульного, что мы русские и проч. Сколько пережито за эти несколько минут. На требование патрульного везти нас слышались новые угрозы — выбросить нас на перевале. Остаться в лесу ночью невозможно. Если бы попались к партизанам — было бы избавлением от всех бед, но после шести часов вечера по лесу, вернее, по дорогам, шныряют румынские и немецкие солдаты и ловят всех, кто попадает по дороге из запоздавших путников. Разрешалось ходить только до 6 часов вечера. Встречающиеся по дороге жители в более позднее время принимались за партизан, в лучшем случае отправлялись в комендатуру, а чаще всего убивались на месте. К нашему счастью, выехав за деревню (все же пришлось по настоянию патрульного сесть на машину), удалось вылезти из машины, т.к. она вынуждена была остановиться из-за поломки. С трудом дойдя до Ангары (1,5 км), с разрешения румынского коменданта ночевали в деревне. На рассвете пешком двинулись в путь, без хлеба и почти без денег. За оставленный костюм не пришлось ничего взять с собой, обещали подослать или как-нибудь частями соседи подвезут мне. Словом, ни костюма, ни хлеба, опять голодовка. Но все это ничто по сравнению с тем, что нас может ждать впереди. Каждый старается тебя предать. А за что? Такие, как Смолин — хозяева положения. Ведь он теперь «большой» человек. Уволок к себе оставленную нашими войсками машину и на ней зашибает деньгу, стал богатым человеком, а когда-то просил у мужа помочь ему заработать. По дороге в Ялту узнали от жителей, что на набережной Ялты есть повешенные. Стынет кровь от зверств.