Часов в десять утра зашли к нам офицер, и двое сопровождали его. Сказали, чтобы мы раздевались и вставали к стенке редко друг от друга. Мы все стали раздеваться, я остался в кальсонах, мне сказали, что надо раздеваться совсем. Нам сделали осмотр, и офицер как закричит: «юде!» Меня одного забрали в комендатуру, велели одеваться. Этот офицер меня забрал опять в комендатуру, и опять там сидит жандарм с бляхой, который все головой качал. Он стал смеяться (я по разговору понял), я, говорит, знал. Комендант схватился: «Не может быть!» Стали меня спрашивать:
— Старик, в чем дело?
Я не растерялся и сказал, что был на войне, был ранен осколком, лежал в госпитале, и врач сказал, что надо сделать операцию.
Комендант схватился за это, и стали они с жандармом спорить. Комендант кричит: «Никс юде. Ни один еврей не знает русские молитвы, по разговору видно, что он русский».
Меня оттуда забрали, дали конвоира-солдата, он повел. Привел меня в бойню с огороженным двором, вошли в здание, солдат сдал меня коменданту. Во дворе бойни были евреи, женщины и дети и очень мало мужчин. Я их спросил, они сказали, что расстрелы здесь были раньше, а это были уже такие евреи, которых собирали после, которые прятались по погребам и кладовым. Они находились в этом дворе несколько дней и говорят, что их было 800 человек. В этой бойне есть помещение, где собирали и травили собак, там же забивали животных. Двор окружен высоким деревянным забором высоты полтора человеческих роста. Лежали и сидели на земле, у кого была солома, у кого трава постлана. Кушать не давали, детей было очень много, особенно подростков.
Там я пробыл до вечера и всю ночь.
Часов в десять утра, это было или 28 или 29 декабря, мы услышали шум машин, подъехали немцы, и нас выгнали пешком ко рву. В балочке есть артезианский колодец и около него противотанковый ров. К этому рву нас погнали кучей. Тут разыгрались жуткие сцены, многие не хотели идти, их избивали. Когда подогнали ко рву кучей, тогда стали разбивать группами по 20-25 человек. Справа от меня стояли двое детей с матерью. Когда меня гнали, я был очень спокоен, думал, чтобы скорее только конец, расстреливали из станковых пулеметов. Я оглянулся и увидел пулемет, а мне немцы махнули рукой — не оглядывайся. Раздался залп. Боли я не почувствовал. Пуля рассекла кожу головы, но кость не тронула. Я потерял сознание, наверное, от сильного удара в голову, и свалился в яму. Этого момента я не помню, только помню, что очнулся я от удара в спину, на меня навалилось три человека, которые упали сверху после очередного залпа.
Я вывернулся из-под этих трех, а сверху на меня опять стали падать люди после каждого залпа, я вывертывался из-под них, чтобы не задохнуться. Осмотрелся, направо мне показалось ближе, а налево дальше ползти. Я стал отползать направо, яма была не полная. Я посмотрел, наверху стояли два наших солдата как раз у ямы, и один из них сказал другому:
— Дывись! Лизе живий.
— Нехай лизе, вин жить хоче.
Я вижу, что дальше ползти нельзя, меня могут увидеть, на меня еще упало два человека. Я от них развернулся и лежал до тех пор, пока не прекратились выстрелы. Минут через пять (я лежал вниз головой) начала на меня сыпаться земля, я понял, что нас засыпают. Когда начали засыпать, я опять потерял сознание, потому что не помню, что было дальше. Я стал задыхаться и последним сознанием понял, что вот-вот задохнусь, мне не хватает воздуху, земли много. Я копнул, и струя воздуха ударила в нос, мне сразу стало легче, никакой боли не было. Я надышался воздухом. В это время я почувствовал, что подо мной все колышется. Я дал струю воздуха, а подо мной лежали раненые, но не убитые, а придушенные, а когда воздух к ним дошел, они вдохнули и стали ворочаться. Это был такой ужасный момент, когда вся могила стала шататься, трудно было пережить это. Мне в дырочку видно, что еще день и вылезать нельзя, и в то же время лежать тоже нельзя, подо мной и по бокам все колышется, мне казалось, что вся земля шатается, это был кошмар. Все же я нашел силы, чтобы лежать и смотреть в дырочку.
Я почувствовал, что земля больше не сыплется. Могилу засыпали чуть-чуть сверху, но достаточно, чтобы задохнуться. Так я лежал, пока дождался зари, потом вылез очень легко, кругом никого не было. Чувствую, что меня кто-то дергает за ногу. Оказалось, что рядом со мной лезла женщина. Я вылез первый, потом она. Вылезла, мы смотрим друг на друга как сумасшедшие. Она мне говорит: