Для охраны лагерей в распоряжении штаба дорожно-строительного участка II имелись 2-й взвод 1-й роты полицейского охранного батальона «Россия-Юг» (командир взвода - лейтенант полиции Герман Вельс), а также 4-я рота 7-го литовского полицейского батальона; в Литине в распоряжении дорожно-строительного участка I (Волочиск - Винница) находилась 3-я рота этого батальона. В конце 1942 г. эти подразделения (кроме одного отделения немецкой полиции под руководством мейстера полиции Енига) были отправлены на фронт. Весной 1943 г. их заменил 8-й литовский полицейский батальон. Эти немецкие и литовские полицейские в 1942-1943 гг. принимали активное участие в убийстве евреев в рабочих лагерях{140}.
В конце 1943 г., в связи с приближением фронта, лагеря были ликвидированы, последние - 10 декабря, когда были расстреляны примерно 425 евреев из лагеря в Тарасовке{141} и все евреи в лагерях Краснополка{142} и Ивангорода{143}.
В совокупности, в 1942-1943 гг. в лагерях погибло около 10000 евреев.
Рахель Фрадис-Мильнер, которая была депортирована с семьёй в Транснистрию из г. Черновцы 7 июня 1942 г. и прошла через ряд рабочих лагерей, написала о пережитом следующее{144}:
Ночью пришли румынские жандармы. Мы знали, что нас ждёт смерть, а трехлетний ребёнок безмятежно спал. Я его разбудила, дала ему игрушку - медвежонка - и сказала, что мы едем в гости к его двоюродному братику.
Нас повезли в Тульчинский уезд на каменоломню. Там мы пробыли 10 дней почти без еды, варили борщ из травы. Вместе с нами отправили умалишённых из еврейской больницы, их не кормили, и они душили друг друга. Потом нас перевели в Четвертиновку, так как на каменоломню прибыла новая партия евреев из Черновиц.
Всех разместили в сёлах Тульчинского уезда - в конюшнях и свинарниках. Вили, издевались. В середине августа приехали немцы, вызвали всех и спросили, хотели бы мы работать. Они сказали, что возьмут нас на работу и будут хорошо кормить.
13 августа прислали грузовики, приехали две легковые машины с немецким начальством из Винницы. Стариков, больных, матерей с грудными детьми и многодетных отделили, работоспособных и матерей с одним или двумя детьми погнали пешком.
Мы перешли через реку Буг. Там разделили навеки людей. Многие мужья остались без жён, дети без родителей или наоборот... Нам повезло: мы оказались вместе - я, муж и Шура. Мы прибыли в Немиров. Там был лагерь для местных евреев - их было человек 200-300, все молодые и здоровые (остальные были уже убиты). Нас привезли к ним во двор, мы просидели ночь, а на рассвете показались Немировские евреи в лохмотьях, с ранами на босых ногах. Когда они увидели наших детей, они стали кричать и плакать. Матери вспоминали своих замученных малюток. Мы с трудом верили их рассказам. Один рассказал, что убили его жену и трёх детей, другой - что у него убили родителей, братьев и сестёр, третий - что замучили его беременную жену.
К утру возле лагеря собрались украинцы. Мой ребёнок выделялся золотыми волосами и голубенькими глазёнками. Он всем нравился, и одна украинка предложила мне, что она его усыновит: «Всё равно вас убьют, жалко ребёнка, отдайте его мне». Но я не могла отдать Шуру.
В три часа дня нас перевели в наш лагерь. Когда мы к нему приблизились, ещё больший ужас охватил нас. Это было здание старой синагоги, полное перьев от разодранных подушек.
Всюду валялись кофточки, детские туфельки, старая посуда, но больше всего было перьев. Оказалось, что в эту синагогу немцы согнали Немировских евреев и отсюда повели их на казнь. Хорошие вещи забрали, а старые остались. В подушках искали золото и потому разорвали их. Нас окружили колючей проволокой и заперли. Приезжали полицмейстер Гениг [Ениг] и его помощник «Крошка».
Вечером пригнали к нам стариков, больных и детей, которых румыны отказались оставить на их стороне. Это было страшное зрелище...
20 августа утром устроили перепись: отобрали работоспособных, человек 200, оставались ещё 100 стариков и больных, 60 детей. Полицмейстер Гениг, улыбаясь, сказал: «Ещё один нескромный вопрос - кто из женщин в положении?» Назвалась Блау, женщина на восьмом месяце, мать пятилетнего ребёнка. Он её записал, потом всем приказал собраться, идти без детей на работу. Оставались только матери с грудными детьми. Я решила - пусть застрелят, а Шуру я не оставлю. Я стою с ним. Ко мне подошла молодая женщина в слезах и сказала: «У меня ребёнок десяти месяцев, я боюсь остаться, чтобы меня не застрелили». Я ей предложила, чтобы она оставила ребёнка мне.