Что касается учёных, то советские историки, даже говоря о событиях Второй мировой войны и нацистском «новом порядке», обходили вопрос о геноциде в отношении еврейского народа. Исключением из общей политики замалчивания были попытки советской власти дискредитировать украинских националистов зарубежной диаспоры, но соответствующие заказные работы писались на английском языке и были рассчитаны на зарубежную аудиторию{7}. До распада СССР только отдельные материалы печатались в сборниках документов (большей частью региональных), а некоторые «еврейские сюжеты» можно найти у Н. Коваля, Т. Першиной, и в посвящённой проблематике Холокоста работе Ю. Шульмейстера - правда, написанной уже в 1990 г.{8}
Для советской историографии характерным было упоминание об уничтожении нацистами «мирных советских граждан без учёта пола, возраста и национальности». Этой традиции следовали и при описании наиболее известного факта уничтожения еврейского населения в Бабьем Яру. Так, в томе «Истории городов и сел Украинской ССР», посвящённом Киеву, о расстрелах десятков тысяч евреев в конце сентября 1941 г. было сказано так: «Он (Бабий Яр. - И. Щ.) стал местом массовых казней советских людей - коммунистов и комсомольцев, служащих государственных учреждений и членов их семей, которые оставались в городе, бойцов и командиров Красной Армии, которые не смогли выйти из окружения»{9}. В «Украинском советском энциклопедическом словаре» за 1988 г. в соответствующей статье вообще не упоминается о самом массовом расстреле евреев в истории Холокоста{10}.
Замалчивание Холокоста в СССР можно объяснить рядом причин. В частности, изучение «окончательного решения еврейского вопроса» разрушало миф о «едином советском народе» и его «общей исторической судьбе». Ещё одной причиной затушёвывания памяти о Шоа, по мнению канадско-украинского историка И. - П. Химки, было то, что многие послевоенные коммунистические чиновники разделяли антиеврейские предубеждения. К тому же, этнические русские и украинцы заняли вместо евреев определённые социальные ниши, и «не хотели касаться вопроса Холокоста, следствием которого, как и после уничтожения и переселения поляков, было их социальное возвышение»{11}. Кроме того, правдивое освещение Холокоста непременно бы вызвало постановку вопроса о том, что сделала советская власть для спасения еврейского населения, обречённого на уничтожение нацистами. Безусловно, изучение геноцида в отношении евреев могло задеть раздражающий для советской власти вопрос об отношении местного населения к оккупации, и проблему коллаборации: для советской идеологии недопустимым было освещение фактов сотрудничества с оккупантами сотен тысяч советских граждан, часть которых прямо или косвенно была причастна к нацистскому геноциду и уничтожению евреев. И, наконец, любые «национальные акценты» в исторических исследованиях «угрожали» контактами советских историков с коллегами из западных стран, что могло способствовать разрушению «железного занавеса» между Советским Союзом и «западным миром».
Холокост европейских евреев особенно активно изучался на Западе с 1970-х гг. (тематические рамки нашего исследования не позволяют останавливаться на этом вопросе более подробно). Что же касается изучения «окончательного решения еврейского вопроса» на оккупированных во время Второй мировой войны территориях СССР, то для западной историографии здесь была, по большей части, Terra incognita. Особенно это касается истории Холокоста на украинской территории. Во-первых, Украина не воспринималась большинством зарубежных исследователей как отдельный субъект исторического процесса, в отличие от, скажем, Польши или Румынии.
Во-вторых, среди историков существовал, по меткому выражению Р. Брэндона и В. Лауэр, своеобразный «синдром Аушвица», когда внимание западных исследователей было приковано, прежде всего, к лагерям смерти, расположенным на оккупированной территории Польши. В лагерях Аушвиц-Биркенау (в польском городе Освенцим), Собиборе, Хелмно, Белжец, Майданеке и Треблинке было уничтожено около трёх миллионов человек, и сосредоточенность на этой проблематике приводила к невниманию в исследовании других регионов и стран{12}. В-третьих, исторические источники украинского происхождения были практически недоступны для западных историков до времён горбачевской перестройки. Имела значение и необходимость знания учёными многих языков (не только немецкого - но и украинского, русского, польского и др.) для работы с документами.