IV
Но на этот раз Степке не повезло. Повара во дворе не было, а дворецкий, вышедший на крыльцо, заметил Степку и сердито крикнул:
– Ты чего тут шмыгаешь, гаденыш? Высматриваешь, чего бы стянуть? Такой же, может, беглый, как твой приятель, что в железах сидит! Выкатывайся живо, покуда не намяли бока. Степка, не отвечая, кинулся к воротам и только оттуда, обернувшись, крикнул задорно:
– Ты за такие слова ответить можешь! Чай, я купецкий сын с Нижнего Новагорода.
Но дворецкий даже не глянул на Степку.
Слезы обиды саднили в горле у Степки, когда он брел назад в Китай-город.
«Верно говорил Михалка, что от тех бояр да княжат добра не жди, ругался он про себя. – Ну, покажу я им беглого холопа! И что я Патрикею Назарычу скажу?»
Очень не хотелось Степке признаваться, что ничего ему не удалось разузнать.
– Степан Дорофеич, а Степан Дорофеич! – окликнул его вдруг незнакомый голос.
Ни разу еще не называл никто так Степку, и он не сразу сообразил, что это его окликают, a когда сообразил, погладил подбородок и оглянулся через плечо.
Его догонял нескладный деревенский парень, размахивая длинной рукой. Степка никак не мог припомнить его.
Степка важно кивнул ему в ответ на его поклон и стоял, ожидая, что тот скажет.
– Не признаешь, Степан Дорофеич? Да оно и правда, время-то немало сошло с той поры, как мы с обозом к твоему батюшке приходили.
– А, так ты из тех обозчиков, – обрадовался Степка. – Князя Воротынского, стало быть, холоп. И Михалку знаешь?
– Вот-вот, – охотно подтвердил малый. – Савёлкой меня звать.
– Так вы же в тот раз сбежали от князя, к Болотникову, сказывали, – заметил Степка.
– Вот-вот, – опять с готовностью подтвердил Савёлка. – А там, как забрал царь Василий Болотникова, мы с Михалкой вместях побрели – царя Дмитрия Ивановича разыскивать. Наши-то домой подались.
– Ну? – нетерпеливо торопил Степка. Все это его мало интересовало.
– Ну, Михалку-то по пути трясовица схватила, я и покинул его в деревне в одной. Я так полагал – не встать ему. Больно круто била его.
– А как сюда-то ты попал? К Дмитрию Иванычу, сказываешь, шел? – спросил Степка. Савёлка поскреб в затылке.
– Да вишь ты, как Михалка-то свалился, одному мне будто как неспособно стало итти. А тут я наших мужиков, Невежку да Нефёда, нагнал, ну, и пошел с ими до дому. Так там и жили по сию пору. Князь-то на Москве был. Нас и не тронул никто. А ноне князь велел приказчику обоз с разной домашностью на Москву справить, а как я завсегда в обозчиках ходил, меня и снарядили тоже.
– Ну, слушай, Савелка… Так тебя звать? А ноне про Михалку ничего не слыхал?
– Как не слыхать, Степан Дорофенч. На крестьбинах еще за им, гляди, погоня была, как он, стало быть, беглый. Да утек он в те поры, слава господу. А тут двух седьмиц не прошло, гляжу – волокут его по двору, избитый весь. И прямо в подполье под поварней, и колодку там, слышно, на его набили. Там и сидит по сию пору. То и нагнал я тебя, чтобы повестить. А князь-то наш истинно зверь. Велел заутро ему сто плетей дать. Вряд жив будет. Княгиня, сказывают, тоже сильно злобится за казну. Рассказал ей князь, что как обоз Михайла вел, так с казной сбежал.
Он неуверенно поглядел на Степку.
– А може, вызволить его как ни то можно? – проговорил Степка.
– Оно бы можно, – подхватил парень сразу. – Сторожит его там тоже с нашей деревни парень. Да так то поопасается. Вот кабы поднести ему чарочку либо две, оно бы, может, и вышло. Да, вишь, в мошне-то у меня пустым-пусто. Деньги немалые надо – алтынов пять, а то и шесть. Степка оживился.
– Ну, казну-то я принесу. С собой лишь нет, – проговорил он с важностью, хотя у него тоже не было ни одной деньги.
Но он надеялся на Патрикей Назарыча. Теперь ему было что рассказать тому.
Савёлка обрадовался.
– Ну, коли казна есть, мы это дело живо обладим. Ты только, как смеркаться станет, приходи в кабак к Евстигней Пудычу, коло Тверских ворот.
– Ладно, – сказал Степка. – Не обмани лишь.
– Зачем обманывать? Я за Михалку что за брата родного. За старшого он у нас был. Иван Исаич вот как его отличал.
Тем временем к Патрикей Назарычу заявился второй нежданый гость – Олуйка Вдовкин. Вспомнив, что говорил про него Михайла, Патрикей Назарыч встретил его не очень приветливо, хотя, из осторожности, не подал вида, что ему известно про донос Олуйки на Михайлу.
Олуйка сразу стал жаловаться на плохие времена.
– Торговлишка вовсе стала, – говорил он.
– А ты разве вновь торговлей занялся? – с удивлением спросил Патрикей Назарыч. – Как мы тебя у Болотникова видали, ты будто от нашего дела вовсе отстал.
– То так, Патрикей Назарыч, – подтвердил Олуйка, – время было не тихое. А там на Москву я подался, думал за прежнее приняться. Товарец у меня кой-какой припрятан был. Ну, поначалу будто как налаживаться стало. А там вновь завируха пошла. Главное дел – вору тому калужскому неймется. Засылает сюда гонцов, а те народ мутят, чтоб Шуйского скинуть, а к ихнему вору приклониться. И слушает черный народ. Гадает – при воре легче станет. Вот и я по тому самому делу к тебе пришел, Патрикей Назарыч.